— Что? — вскочил со своего места профессор.
— Прекратить! — громко повторил оратор.
— Вы говорите глупости, Николов! О вашем поведении можно подумать черт знает что! — воскликнул профессор.
— Думайте, что хотите! Я был искренен,— грубо ответил Николов и, садясь на свое место, добавил: — Я ненавижу иллюзии, профессор Петков!
Неожиданно наступило молчание. Необычно острый поединок между профессором и Николовым смутил ученых.
Но вот встал Савов и спокойно, словно ничего не случилось, заговорил:
— Извиним инженера Николова за его не особенно любезный тон, объясняемый, по-моему, его молодостью. А молодость, товарищи, всегда нетерпелива! Но чтобы осуществить прекрасный замысел профессора Петкова, нужно время. Неудачи не должны обескураживать нас. Мне кажется, излишне напоминать вам аналогичные случаи из истории. Если инженер Николов рассчитывал на легкий успех, то я должен сказать, что он неосновательно объвляет себя противником таких иллюзий.
— Так, так, Савов, скажите ему! — поддержал его профессор Петков. — К черту эти прилизанные речи! — воскликнул Николов и, вскочив со своего места, покинул зал.
Савов снисходительно улыбнулся и продолжал. В течение получаса он блестяще обосновал теорию профессора и доказал, что опыты необходимо продолжать.
Совещание приняло решение о предоставлении профессору Петкову больше средств и возможностей.
— Благодарю вас, друг мой,— пожимая Савовуруку, говорил профессор.— Как сильно я ошибался в Николове! Думал, что из него выйдет хороший ученый, а он... Безобразие! Может быть, из-за него и проваливались наши опыты.
— Если бы я мог быть откровенен с вами, то...— начал Савов.
— Говорите, говорите,— заинтересовался профессор.
— ...то сказал бы, что поведение инженера Николова внушает мне подозрение,— закончил Савов и снова улыбнулся своей спокойной и приятной улыбкой.
— Посмотрим! — наклонил голову профессор, и оба направились к выходу.
2
Майор Христов был вызван к генералу. Он пришел в гражданском костюме и потому чувствовал себя неловко, словно в чужой одежде. Ему казалось, что костюм широковат и сидит как-то неестественно на его крупной, атлетического сложения фигуре с военной выправкой. Даже галстук был завязан неудачно, хотя Христов целый час трудился над узлом.
В приемной генерала он снова взглянул на себя в зеркало, и у него испортилось настроение. Штатский костюм не нравился ему, и он с удовольствием снял бы его, если бы в приказе генерала не говорилось: «Явиться в гражданской одежде».
Христов вошел в просторный кабинет генерала, остановился, щелкнул каблуками и поднял руку, чтобы отдать честь, но вдруг вспомнил, что на голове нет фуражки. Опустив руку, он смущенно доложил:
— Товарищ генерал, майор Христов явился по вашему приказанию.
Сидевший за столом генерал внимательно, изучающе посмотрел на него. На вид генералу было за шестьдесят, а на самом деле он совсем недавно отметил свое пятидесятилетие. Многолетняя борьба с фашизмом, тюрьмы, лагеря и пытки не только состарили, но и закалили его. Его серые глаза светились внутренним спокойствием. Он был спокоен, рассудителен и даже несколько медлителен, как опытный боец, уверенный в своих силах. Сам того не подозревая, майор Христов старался подражать ему. «Вот это настоящий характер!» — говорил он себе, и ему казалось, что он никогда не станет таким. Вечно он спешит, недодумывает до конца, пропускает выгодные для действия моменты. А генерал никогда не допускает подобных ошибок. Поэтому он и держит в своих руках судьбу многих людей, стоя на страже безопасности и спокойствия страны и олицетворяя собою многолетний партийный опыт.
Генерал наконец отвел взгляд от Христова, встал из-за стола и, пригласив майора сесть, начал:
— Дело, по которому я вызвал вас,— самое серьезное и ответственное из всех, которые поручались вам до сих пор. Я знаю очень мало, и вы должны выслушать меня внимательно.— Он наклонился вперед, насупил брови, как бы для того, чтобы подчеркнуть доверительный характер разговора, и продолжал: — Нам известно, что определенные круги за границей проявляют интерес к исследованиям наших институтов, особенно к опытам по противоатомной обороне. Насколько я понимаю, они хотят помешать нашей работе в этой области. С этой целью на нашу территорию переброшены люди, которым удалось ускользнуть от органов государственной безопасности и которые, вероятно, располагают необходимыми для своей работы средствами. Помолчав, генерал резко и с некоторой грустью добавил:
— Больше мы ничего не знаем.
Он снова остановил свой взгляд на майоре, как будто впервые увидел его, и неожиданно оживился:
— Конечно, до сих пор враги не сообщали нам своего адреса, никто из них не говорил, что он намеревается совершить или кто его сообщники. Такая уж наша работа, Христов! Уравнение со многими неизвестными...
Майор молчал.
«Больше мы ничего не знаем,— повторял он про себя.— Иди и ищи этих гадов, как будто нет другой работы!»
— Остальное должны узнать вы,— услышал он голос генерала.— Ну как? Беретесь за это дело?
От последних слов генерала он очнулся. В голове у него одна за другой проносились мысли: «Организовать наблюдение за институтами, детально ознакомиться со всем делом, вникнуть в успехи и неудачи институтов! Необходимо изучить людей, и, может быть, где-нибудь покажется подлая рука врага. У нас одна заповедь: «Если враг существует, он должен быть обезврежен». Нужны только осторожность, бдительность, ум...»
Майор поднял голову и встретил вопросительный взгляд генерала. Этот взгляд говорил ему: «Колеблешься?»
И вдруг майор Христов услышал, как сам он произносит твердо и отчетливо:
— Берусь, товарищ генерал!
Христов почувствовал, что теплая ладонь генерала крепко стиснула его руку.
— Начинайте! Это очень важная задача. Приходите всегда, как только понадобится, в любой час суток. И запомните... — генерал сделал 'паузу, подумал и тихо добавил: — Лисиц легче ловить у курятника!
Майор Христов щелкнул каблуками, повернулся и пошел к двери.
3
Как всегда, в лаборатории номерного института совсем тихо. Кажется, в комнатах нет ни одной живой души. Лаборатория расположена на шестом этаже одного из новых зданий. Двойные стены из полых кирпичей, тройные рамы окон, обои из поглощающего звук материала создавали здесь абсолютную тишину. Все это было сделано по требованию профессора Пет-кова. У своеобразного старика веселый нрав, он радушно относится ко всем, но не выносит ни малейшего шума. В тишине, как он говорит, думается гораздо быстрее. Он мог часами, даже сутками, усевшись на какой-нибудь стул, раздумывать над еще не разрешенными научными проблемами и забывать обо всем остальном.
