Прежде чем сесть на корабль, дядя Альберт долго объяснял нам, как следовало себя вести в старом купеческом городе и что говорить.
– И чтобы никакой самодеятельности.– Он посмотрел на Тоньку.
Тонька улыбнулась и наклонила голову.
Дядя Альберт сдержал слово. Впервые за пультом нашего корабля сидел Славка. Сзади я видел его побелевшие, видать от большого волнения, уши.
Из трюма доносился могучий низкий гул машины. Мы пристегнулись. Дядя Альберт неторопливо докурил трубку и выбил ее о борт, потом положил в карман.
И вдруг я, цепенея от ужаса, увидел, что Славка передвигает стрелку по шкале времени все дальше и дальше к красной черте – стрелка уже миновала четвертый нуль, пятый, шестой, седьмой, восьмой... Я рванулся к нему, но меня крепко держал брезентовый пояс, сшитый из пожарного рукава. Лихорадочно я стал нащупывать пряжку. И в этот миг щелкнул переключатель.
Привычного толчка не последовало. К горлу подступило тошнотворное ощущение невесомости. В глазах бешено завертелась зелено-голубая радуга. Потом раздался непонятный плеск, шум, ремень врезался мне в живот, нас ударило, и на корабль хлынула вода. Вода разбросала бы нас в разные стороны, если бы не крепкие брезентовые ремни. Мы упали не то в какую-то протоку, не то в болото. Волны, поднятые кораблем, покатились на отлогий песчаный берег. Мы все были мокры до нитки и опутаны обрывками водорослей. Я начал срывать их с себя и отбрасывать, и вдруг увидел, что вокруг шеи зажмурившейся от ужаса Тоньки обвилась плоская сколопендра. Я схватил ее и отшвырнул далеко в воду. Не знаю уж, сколопендра ли была неядовитой, или я как-то так ее схватил, что она не могла меня укусить, но все обошлось. Тонька открыла глаза и тоже принялась срывать с себя водоросли. Только Славка оцепенело сидел перед пультом корабля и с оттопыренных ушей его свисали тонкие зеленые нити, а с редких волос за шиворот стекала вода.
Корабль еще несколько раз качнулся из стороны в сторону и замер. Вода успокоилась, и мы начали озираться.
Дядя Альберт говорил, что мы провалимся в преисподнюю, но то, что мы увидели, мгновенно заворожило нас, как видение волшебной сказки. Прямо из воды поднимались красные и ярко-зеленые хвощи с оранжевыми головками. Выходившие со дна на поверхность растения напоминали мне узоры на замерзшем стекле, только были они не белыми, а зелеными, но такими же причудливыми.
Вода была прозрачной, голубовато-зеленой, на дне вились густые водоросли, среди них сновали рыбы, сверкая золотой и лиловой чешуей.
Вода перемежалась сушей, целыми островами из упавших деревьев, к воде подступали то песчаные отмели, то диковинные кустарники.
Справа метрах в тридцати от нас в воду уходила широкая песчаная коса, а слева из воды поднимались отвесные скалы изумрудного цвета. Я понял, что это какой-то яркий мох плотно облепил камень. Скалы с растущими на их вершинах не то папоротниками, не то пальмами с листьями, похожими на раскрытые веера, отражались в прозрачной воде.
Песчаная отмель от воды полого поднималась вверх к причудливому лесу. Там росли деревья, увитые лианами. Они походили на тисы, пихты, кипарисы и пальмы. А чуть правее отмели берег захватили низкорослые растения. Плотными ярусами громоздились цветы тончайших оттенков – бледно-розовые, желтые, ослепительно-синие, ярко-красные, с лепестками величиной в ладонь. Дальше на берегу росли деревья с ромбической корой разных цветов – глянцево-коричневой, зеленой, как чешуя, отливающей стальным блеском. Их стволы были похожи то на шары, усеянные цветами, то на бабочек. Многие деревья напоминали пальмы с цветной листвой. Здесь, казалось, ни одно растение не повторялось дважды. Никакое воображение не могло представить более яркой и ошеломляющей природы.
Над цветами порхали крупные разноцветные бабочки. Их крылья то сверкали, точно перламутровые, то вспыхивали оранжевым и бирюзовым блеском. Низко над нами пронеслась исполинская стрекоза, сухо прошелестели ее полуметровые крылья. Мы даже пригнулись, увидев ее челюсти и радужные глаза.
В прибрежных зарослях плели сети громадные пауки. В бинокль можно было ясно разглядеть сверкающие неподвижные нити. Над протокой носились неизвестные нам насекомые.
Воздух был душен и тяжел; над лесом, над бесконечными протоками медленно поднималось жгучее солнце, и повсюду навстречу ему разворачивались жирные листья растений, наплывал душный запах цветущих магнолий.
Дядя Альберт тронул за плечо Славку. Тот виновато съежился, отстегнул ремни и стал пятиться от пульта корабля. Дядя Альберт сел на его место, осмотрел приборы.
– Мезозойская эра,– медленно сказал он.– Ты рассчитал точно, мой друг...
А Славка уже не слышал его, он озирался и что-то беззвучно шептал.
Со стороны леса с отвратительными криками вылетело несколько перепончатокрылых. Один спустился совсем близко, и мы увидели его почти голый череп и длинную пасть, усаженную кривыми, торчащими вперед зубами. Он резко взмахнул длинным, как хлыст, тонким хвостом с кожистой лопаткой на конце и улетел.
– Птеродактиль? – спросил я у Славки, Он отрицательно покачал головой:
– У птеродактилей не было хвостов.
– Боже, какая мерзость,– сказала Тонька.
По воде недалеко от корабля пронеслась тень, как от самолета. Мы снова разом подняли головы. Над нами летел ящер таких размеров, что мы замерли затаив дыхание. Он плыл в воздухе неторопливо, едва шевеля черными перепончатыми крыльями.
– Что это такое? – каким-то сдавленным голосом прошептала Тонька.
– Птеранодон? – неуверенно спросил Славка.
Но дядя Альберт лишь отрицательно покачал головой. Он сам был ошеломлен размерами летевшего черного чудовища.
Увидев нас, ящер резко изменил направление полета и стал снижаться.
В эти минуты я не думал об опасности. Я только смотрел и смотрел, не веря своим глазам. Я знал по книгам, что самый крупный из найденных в юрских отложениях птеранодон имел размах крыльев всего семь метров. А этот... Этот совсем не походил на птеранодона.
Вот он пронесся над самой мачтой нашего корабля и стал плавно набирать высоту. Размах его черных перепончатых крыльев был не менее двадцати метров.
– Уф! – выдохнула Тонька и вытерла рукой взмокший лоб.– Думала, сцапает. Видели, какие когти?
– А пасть...– заплетающимся языком пролепетал Славка.
Мы только теперь по-настоящему испугались.
– Мог ведь броситься...– заметил я. Кажется, мой голос дрожал.
– Нет,– ответил дядя Альберт, протиравший очки полой куртки.– Мачта ему мешала снизиться. А хватает он, видно, лишь с лета... Интересно, как такой гигант поднимается в воздух? Наверно, только с поверхности моря, да и то при благоприятном ветре. Затем парит на восходящих потоках...
