подожгли по беспамятству. Ну, приехали пожарные, милиция. На Наташку протокол написали. А через неделю к ней скорая помощь подогнали, милиционеры, наверное, да отвезли её в Нижний, в спецбольницу для алкашей. Месяц чего-то ей кололи и потом вшили «торпеду» в спину и сказали: капля в рот – ты сразу в гроб.
И ты представляешь – дошли слова-то. С того дня – ни капли. Дом по новой отскоблила-покрасила-помыла, лимоны завела, вышивать стала, петь ходит в клуб, в кружок вокала. Замуж пытается выскочить, молодость тужится вернуть. Сам же видел? А ей уже сорок шесть в ноябре щёлкнет. И пока не получается ни замуж, ни помолодеть. Краской на волосах да на морде, ну и кофтами попугайскими, из которых титьки высовываются, молодость обратно не заманишь. И мужика нормального не затянешь. Да нормальные, они все с женами да детишками. Несчастная баба. Жалко её. Летом огурцы и морковку вырастит и продает. А чего с них, с огурцов, деньги что ли? Ну, вот я ей плачу за квартиру и за еду. Ничего. Уже полегче ей…
– Так это ты и за меня заплатил сейчас? – перебил я.
– Ну, а как? Нас же двое. – Лёха посмотрел на часы. – Ехать надо. Пора.
– А мне тебе отдать нечего. Ни копейки нет. Карман подрезали на катере в первый же день.
Лёха покрутил пальцем у виска
-Лучше бы я тебя утром переехал. – он уже шел к трактору и почти правильно свистел мелодию Битлов «Yesterday».
Красный дом с синей крышей я нашел, считай, мгновенно в связи с ускоренным спуском с холма. Во время которого, между прочим, успевал замечать удивительные, аккуратные домики с точеными орнаментами и резными инкрустациями в ставни и под крыши. И в каждом окне росли лимоны, лимоны и лимоны, от которых к концу пробега в глазах моих прыгали ещё минут пять золотисто-желтые круги.
Лысый Максим Михайлович в майке цвета сочинского загара и в голубых парусиновых штанах сидел на лавочке у ворот и читал газету «Труд» с удивленным выражением на довольно красивом суровым мужском лице.
Я поздоровался, сказал кто я, откуда и зачем пришел к нему в гости. Не отрывая глаз от удивившего его текста, Максим Михалыч подвинулся на скамейке, что означало: садись, подожди. Сейчас дочитаю. Я сел и тоже заглянул в газету. Там выделялся крупный заголовок «Французские фермеры хотят купить пятьсот гектаров земли в Вологодской области». Статья под этим заголовком удивила Михалыча так сильно, что он уже и не читал, а просто уставился в то место, где была статья и, похоже, пытался избавиться от удивления.
– Да ктоо ж им про-одаст землю, дуракам! – подвел он итог чтения.– У нас не проодается земля. Оона го-осударственная. Воот дураки-тоо. Землю вздумали по-окупать. Билеты воон по-окупай и чеши обратно-о. К женам французкам. И делай там сыр, лягушек вари, виноо делай. Тьфу ты. – Михалыч отложил газету и протянул мне руку: – Максим Михалыч я. А ты?
– Я Станислав. Из Нижегородской газеты корреспондент. Хочу вот посмотреть ваш дом и двор.
– Этоо запросто-о! – с пафосом сказал Максим Михалыч и здоровенной рукой, не отрывая зад от скамейки, распахнул калитку.– Воон дво-ор. Иди смоотри по-ока. А я тут до-очитаю и тооже приду.
Я переступил порожек калитки и замер от фантастического видения.
С левой руки по кругу в правую сторону двор был заселён кадушками и кадушечками с лимонами и юными лимончиками. Стоял этот почетный караул в три яруса. Самые большие укрепились на земле. За ними на скамейках невысоких были кусты не такие могучие, а ещё дальше ряд – на скамейках с длинными ножками – уплотнен был начинающими лимонами. Пацанами. Нет, с почетным караулом я погорячился. Лимоны, стоящие в три ряда друг за другом были больше похожи на хор. Церковный, или имени Пятницкого, а может самодеятельный из клуба, но напоминали они стройный хор. И на мгновение я даже с испугом представил, что сейчас они запоют. Ну, там, скажем, приблатненную песенку «Лимончики». Но, слава богу, они мирно паслись прямо под тёплым небом, раскинувшись в разные стороны ветками, усыпанными желтыми, похожими формой на куриные и утиные яйца, лимонами. Они честно тянули срок отсидки под голубым небом, впитывали в себя солнце, толстели и усердно вырабатывали хлорофилл.
Сзади, сворачивая на ходу газету вчетверо и тяжело топая по земле отечественными страшными плетенками, подкрался Максим Михалыч.
– Такоое видал ко-огда нибудь где-нибудь? – засмеялся он хрипло и громко. Слова, смех и хрипотца от беспрерывного, видимо, курения, все вместе произвели над моим ухом эффект громового раската. Голос у Михалыча был на два тона ниже, чем обычный мужской, и он вполне мог бы петь басовые партии в опере или в церкви. Но он разводил лимоны. Причем во дворе купалась в солнечной погоде всего, наверное, треть его богатства. Потому как в доме все два этажа были забиты этими замечательными растениями от пола до потолка. Ходить там было негде. Просто невозможно. Мебели никакой Михалыч не держал. За лесом раскидистых кустов с плодами и без них фрагментами проглядывалось что-то, напоминающее кровать. Не было даже стола. Вернее стол был, но на нем по всей площади росли в горшках молодые лимоны.
-Ну?– прогромыхал Михалыч.– Чего не фо-отоографируешь, ко-орреспоондент? Давай по шустрому. Я тебе потом ещё два чуда покажу!
– Вон там что, кровать? – Я достал свой «Зенит TTL» из портфеля. С футляра на пол ссыпалась почти горсть мельчайших крошек от пряника.
– А мне на по-олу надо-о спать? – страшным басом заржал Михалыч.– Кровать, а то что же ещё. Спать хоожу по-олзкоом по-од нижними ветками. Поока про-олезаю. Хотя, гадость такая, уже стоо десять кило-о воо мне. Старею по-отому чтоо. Споорт бро-осил десять лет тоому назад. Гиревик я был уважаемый тут. О-область выигрывал раз пятнадцать. На Со-оюзных выступал. Где-тоо есть по-од крооватью в чемо-одане медаль броонзо-овая.
-У меня тоже есть шесть штук медалей за областные и республиканские соревнования. Одна золотая, остальные серебряные. Я легкоатлет. Первый разряд А уже семь лет карате ещё занимаюсь. В армии начал.
Я так увлеченно расхвастался, что перестал фотографировать.
Михалыч посмотрел на меня как на любимый куст лимона и прогудел что-то про то, как он уважает спортсменов, спорт вообще и меня в частности за мои успехи, а ещё минут десять его могучий голос произносил оды всем видам спорта. Не назвал он только шахматы.
На этой теме мы с ним душевно срослись и укрепились в добрых чувствах друг к другу. И он повел меня в другую комнату, в свою святая-святых: в лабораторию селекционера, показывать первое чудо. В светлой комнате на окнах, на полу и на
