— Ну почему же, — улыбнулся Купрейчик, — кое-что я уже знаю.
— И что же?
— Ну, например, что у вас семеро детей, что вы — сторожовская знаменитость, что даже немцы не решались с вами связываться, — польстил Мане Алексей, — боялись, что не выйдут из вашей квартиры.
— Да, это правда, фрицы и полицаи старались мой дом стороной обходить. Но ты не беспокойся, я тоже этим пользовалась и двух евреев, считай, от смерти спасала: почти два года прятала у себя.
«Постой, постой, — подумал Алексей, — ведь Мулер же сказал мне мимоходом, что Жовель он многим обязан. Не его ли она прятала?» Он спросил:
— Вот об этом-то я и не знал. И что, удалось вам спасти этих евреев? Кто они?
— Один, который помоложе, после того как пришла Красная Армия, на фронт ушел. Погиб, бедняга. Хороший человек был, музыкант.
— А второй кто? — не выдержал и спросил капитан.
— Второй? Он жив-здоров, но жаднюга страшный. Сначала газировку продавал, на воде и дом себе построил, теперь уже года полтора как пивом торгует на Комаровке. Левой его звать, а фамилия Мулер. Может, слыхал?
— Да, его я уже знаю.
— Так он старик неплохой, — проговорила Жовель и, повернувшись к дверям, повелительно крикнула: — Ирка, или кто там, подлейте мне воды горячей. — Повернулась к Купрейчику и уже другим, жалобным голосом пояснила: — Мозоли совсем меня замучили, ходить нет сил. — И закончила ранее высказанную мысль: — Я бы не сказала, что Лева плохой человек: и рассудительный, и совет добрый дать может, но жадный, ох какой жаднюга! Вот приду иногда к нему и попрошу пивка попить. Нальет полкружечки — и баста.
Купрейчику показалось, что сейчас удобный момент, чтобы попытаться выяснить о Корунове. Он, как бы вспоминая, сказал:
— Ага, и Вовка Корунов жаловался на этого Леву, помните Корунова?
И тут же Купрейчик понял, что он поспешил и этим вопросом испортил дело. Женщина бросила на него стремительный взгляд и, поглаживая ноги, вялым голосом сказала:
— Не знаю никакого Вовки Корунова. Ох, как болят мои ножки. — И она повернулась к дверям: — Ирка, скоро ты там воду принесешь?
Купрейчик понял, что дальше беседовать бесполезно, и решил временно отступить.
Он сказал несколько ободряющих слов, словно действительно понимал, какую боль могут причинить мозоли, и попрощался.
На улице под холодным дождем обругал себя: «Идиот! Зачем было торопиться! Все дело испортил! Нет, в разведке было проще: приблизился к противнику — и хватай его. А здесь попробуй доберись до этого Корунова. Жовель и та требует особого подхода. Ну, ничего, все равно я тебя разыщу, Корунов! Вот только ключик к Мане подберу!»
Он шел, уже не замечая ни дождя, ни ветра. Капитан ломал голову, как уговорить Жовель, чтобы она рассказала ему все, что знала о Корунове. И вдруг он повернулся и чуть ли не бегом пошел в обратную сторону. Алексей помнил, что несколько минут назад проходил мимо аптеки, и сейчас направлялся к ней.
Посетителей в аптеке не было. Купрейчик попросил пожилую, скучающую без работы женщину:
— Дайте мне, пожалуйста, какое-нибудь лекарство от мозолей.
Женщина удивленно посмотрела на него и с улыбкой спросила:
— А какое лекарство вы хотите?
— Дайте все, что есть...
Некоторое время спустя Купрейчик шел к отделению милиции и улыбался: «Ничего, завтра начну новую атаку на Маню Жовель...»
В Лебяжий Славин добрался только к обеду следующего дня.
Там его ждал у ворот своего дома участковый уполномоченный. Поздоровались, и участковый сказал, что его предупредили о приезде Славина.
— Я жду вас с нетерпением. Хохлов снова приехал сюда. Я договорился с местными товарищами, чтобы они под благовидным предлогом задержали его выезд до вашего прибытия.
— Молодец! — похвалил участкового Славин. — Давайте сделаем так: скажите, чтобы Хохлова отправляли, а сами берите двух человек понятых, надевайте форму и пойдем на дорогу, там его и встретим...
Вскоре они приблизились к тому месту, где Славин обнаружил ботинок Литвина. Остановились на обочине и стали ждать. Изредка мимо проходили грузовики, но, зная номер машины Хохлова, ждали только ее. Прошел час, второй, а нужного автомобиля все не было. Славин уже хотел послать участкового на заготовительный участок, чтобы выяснить причину задержки, но вдали показалась машина. Она еще была далеко, а Славин почему-то решил, что именно ее они дожидаются. Это был обычный ЗИС-5, и, как оказалось позже, за рулем его был действительно Хохлов. Участковый уполномоченный поднял руку, и грузовик стал почти там, где и хотел Славин. Из кабины вышел молодой, здоровый парень. Славин представился и попросил предъявить документы, а сам внимательно смотрел на водителя. Светло-русый, на носу шрам, на руке — татуировка. Все так, как говорили ему буфетчица из чайной на «пупе» и водитель, который видел Хохлова здесь, на этом месте. Славин взял удостоверение водителя, путевой лист на автомашину и, глядя прямо в глаза Хохлова, спросил:
— Андрей Савельевич, вы тринадцатого сентября в этом месте сбили человека?
Вопрос был неожиданным. Хохлов побледнел, руки, которые еще тянулись к документам, задрожали. Он попытался сделать удивленное лицо и спросил:
— Какого человека?
Но Славин, который внимательно наблюдал за реакцией водителя, был уже уверен, что это он.
— Не надо делать вид, что вы ничего не понимаете, Андрей Савельевич, мы ведь не зря вас дожидаемся и остановили именно в этом месте. Думаю, не надо вам напоминать, как все это было. Мы хотим, чтобы вы сами все откровенно рассказали, тем более, вы сами понимаете, что в подобных случаях признание виновного играет для него немалую роль.
Участковый инспектор успел за эти минуты побывать в кузове машины, осмотреть ее передок. А потом, находясь в кабине, громко позвал:
— Товарищ лейтенант, посмотрите!
Славин стал на подножку и залез в кабину. Участковый отодвинул сиденье и показал на его край, который обычно задвигается под спинку. Там были засохшие бурые пятна!
— Так... ясно. — И Славин вылез из кабины.
— Ну так как, будете говорить правду?
— А, черт! — неожиданно махнул рукой водитель. — Все равно уже какую ночь спать не могу, кошмары снятся, есть не могу, все этого мужика вижу. Да, я сбил его, но, ей-богу, не хотел я этого делать, не хотел, поверьте мне!
— Расскажите, как это было?
Водитель сел на грязную подножку и тихо стал рассказывать:
— Это было тринадцатого сентября. Я ехал по этой же дороге. Грязища, колеса все время пробуксовывают, еду и молю бога, чтобы не застрять на ночь глядя. Вижу, у обочины, у самой колеи, стоит мужчина, руку поднял. Я решил не останавливаться, посигналил ему и еду дальше. Когда до него, может, каких-нибудь метров пять-шесть осталось, он хотел сделать шаг назад, но, поскользнувшись, влетел в колею, видите, какая она глубокая? Я, конечно, — на тормоза, но было поздно. Мужчина успел приподняться, и его ударило правым крылом. Я выскочил, вытащил его из-под машины, он еще дышал. Но не прошло и несколько минут, как он умер. Стою я, думаю, что делать? Кому охота в тюрьму садиться? Ну и решил: оттащу-ка я его подальше в лес — и дело с концом. Все равно ему уже ничем не поможешь. И вдруг, смотрю, сзади машина приближается. Я погибшего за свой ЗИС спрятал, а сам к кабине подошел. Вижу, что водитель этой машины уже притормаживает, ну я ему махнул рукой — проезжай, мол, твоя помощь не нужна. И машина пошла дальше, а я подошел к лежавшему на земле мужчине, и вдруг показалось мне, что он дышит. И тогда я решил взять его в кабину. Затащил, но посмотрев на него внимательно, я понял, что он все-таки мертв. Ой, не дай бог! Я никому не желаю того, что пережил тогда! Лежит мертвый в кабине, а я стою и голову ломаю, что делать? Хотел его в лес унести, но вспомнил о том, что меня в этом месте видел водитель машины, которая проехала мимо. Тогда я сел за руль и поехал. Приехал к чайной в сорока километрах отсюда, и там у меня родилась мысль. Дело уже было к вечеру. Я на опушке леса остановился, не доезжая до чайной, затащил убитого в кузов машины, забрал его кошелек с документами, там еще было около трехсот рублей. Но их я храню, знаю, что этот человек из Лебяжьего, и решил выбрать момент и подбросить кошелек к его дому.
