Майор чувствовал, что ключ к пониманию происходящего может дать свежая информация из Колумбии, и спешил в столицу, чтобы воспользоваться каналами международного управления пограничной службы Эль-Параисо.
Роберто вывел машину на середину шоссе и включил телевизор. Из-под капота «мерседеса», словно змея, вылезла длинная антенна, которую встречный поток воздуха мгновенно изогнул наподобие индейского лука. Через несколько секунд на экране возникло кирпично-красное лицо одного из популярных певцов Эль-Параисо. Этот молодой, но уже лысоватый человек с большим удовольствием исполнял песню своего сочинения, состоявшую из двух фраз: «Вчера я потерял своего голубого единорога. Я щедро вознагражу любого, кто найдет моего любимого зверя». Мелодия была меланхолически навязчивой, и майор Роберто Кастельянос, постепенно подпадая под ее обаяние, сначала едва заметно, а потом все больше и больше раскачивался на сиденье в такт музыке и убеждался, что ничего страшного пока не случилось. Луис жив и будет жить, через два часа майор будет в столице, где его ждет захватывающее дух расследование, в успехе которого он с присущим ему оптимизмом был убежден. Ну а вечером, как следует поработав, майор обязательно пойдет в кабаре «Кокосовый орех». От отца Роберто унаследовал не только «мерседес», но и горячую привязанность к танцовщицам многочисленных в Эль-Параисо кабаре, и в «Кокосовом орехе» был частым и желанным гостем…
Выпив чашку кофе из термоса, Роберто убавил звук телевизора и плавно придавил педаль акселератора. Когда стрелка спидометра приблизилась к ста шестидесяти, майор громко удивился. Педаль акселератора была выжата не более, чем наполовину.
– Если выжать педаль до конца, эта телега полетит! – воскликнул он и весь ушел в ночную езду. Люди Эль-Параисо похожи на детей и до глубокой старости не расстаются с привычкой думать вслух…
Казалось, весь мир сговорился удивлять графа Хуана Сантоса Родригеса. Утро графа началось с того, что Луис встретил его в дверях своего дома и имел подозрительно здоровый вид. Граф не поверил своим глазам, когда Луис в знак того, что он действительно здоров, положил себе ногу за голову и застыл, стоя на другой ноге.
Пульс и давление Луиса оказались почти в норме, и он громко жаловался на «первобытный аппетит». Граф предложил ему вместо еды настой трав нежно-розового цвета, выпив который Луис облизнулся и весело посмотрел на графа.
Вопреки совету графа побыть пару дней дома, Луис собирался ехать в Университетский центр.
– Это все уже пустяки! – отмахивался он от уговоров графа. – Если мне не изменяет память, ты сам говаривал, что как только к человеку возвращается сознание, он должен и может контролировать свой организм. Не так ли? Вот этим я и займусь, с твоей конечно же помощью. Кстати, сколько я должен за эти замечательные чехлы? – Луис уже осмотрел «сакапунту», проверяя ее готовность к дальней, по масштабам Эль-Параисо, поездке. От его дома до Университетского центра было немногим больше тридцати километров.
– Это пустяки, Луиси! – ответил граф, неуловимо передразнивая интонацию Луиса. – Ты бы мог оказать мне большую услугу, если бы побыл сегодня где-нибудь поблизости. Я хотел бы, чтобы мы сделали несколько анализов. Сейчас я еду на операцию, а через два часа буду ждать тебя. – Граф смирился с поездкой Луиса, но решил после операции взять его под плотный контроль. Анализы были не нужны. Хуан чувствовал, что Луис здоров.
– Конечно, конечно, мой дорогой граф! Вернувшись, я буду целиком и полностью в твоем распоряжении и отдам всего себя на любые анализы! Просто я хотел бы успокоить декана и коллег и уточнить расписание. Я пытался дозвониться до них, но, кажется, к телефонистке вновь приехал друг из деревни – она не берет трубку. – Телефонная сеть Эль-Параисо была предметом острот Луиса и в самом деле работала из рук вон плохо. – В эти дни тебе не звонили с факультета?
– Да, я говорил с деканом по телефону и сказал, что ты болен, чем-то отравился… – ответил граф. – Пищевое отравление – так я характеризовал твою болезнь.
Луис был уже одет и расчесывал густые, светло-русые волосы. Он был выше графа и выглядел значительно мощнее. Лицо Луиса выдавало незаурядную волю и интеллект. Высокий лоб заканчивался сократовскими выпуклостями. Глаза были небольшие, необычно красивого разреза и яркого синего цвета. Большой, чувственный и веселый рот, по-детски пухлые губы, прямой нос, тяжелый подбородок – и неожиданно маленькие, изящные ладони, форме которых позавидовали бы многие женщины. Луис был человеком, влюбленным в окружающий его мир, беззаботно верящим в то, что мир прекрасен, добр и создан для счастья. Таких людей обычно любят, но считают романтиками…
Луис выехал в открытые графом ворота и, улыбнувшись из окна «сакапунты», твердо пообещал, что через два часа будет в клинике. Он вел себя так, словно с ним ничего не случилось, словно он и в самом деле объелся недозрелым манго, и это не на шутку встревожило графа. Но еще больший сюрприз ждал Хуана дома. Люси встретила его радостным криком:
– Папа, папочка! Телеграмму привезли на мотоцикле! Дядя на мотоцикле таком огромном привез телеграмму и отдал Марии!
Телеграмма была от Аниты, жены графа и мамы графини. Примерно через неделю Анита хотела бы вылететь в Ринкон Иносенте и спрашивала графа, разрешает ли он сделать это. Граф немедленно заказал разговор с Мехико.
Соединили через каких-нибудь пять минут, в течение которых Хуан молча пил кофе, и чашечка дрожала в его пальцах. Граф поздоровался с Анитой, ровным голосом сказал, что у них все в порядке и что он вместе с Люси будет встречать Аниту в аэропорту, а в холодильнике Аниту будет ждать ее любимый салат из лангуст.
Потом Анита долго и звонко плакала в телефонную трубку. Серебристо-звонкий тембр голоса Люси достался от мамы. Наконец Анита повесила трубку, прорыдав на прощание, что она вылетит дня через три-четыре.
Графиня чувствовала что-то необычное и вопросительно подняла на отца огромные, голубые, как у Аниты, глаза. Граф взял ее на руки, потрогал губами ее бархатный лоб и посадил на диван, посоветовал одеть и причесать всех кукол и куклят, которых у Люси было очень много. Потом, по заведенному обычаю, ей предстояло накормить и пожалеть настоящих зверей, бродячих собак, которых Люси взяла под свое покровительство. Граф напомнил графине о ее обязанностях и направился в гараж, где находился бесплатно выделенный в его распоряжение правительством Эль-Параисо «пежо» такого же аргентинского происхождения, как и «сакапунта» Луиса. По законам Эль-Параисо каждый врач получал от государства машину и бензин.
