Густой туман заволакивал озеро Танганайку, когда наши приятели пустились в путь. Но фарватер его был так хорошо знаком Инкази, что тот без малейшего затруднения быстро гнал вперед свою маленькую лодочку из древесной коры, легкую и ходкую, как перышко, которая, вскоре выйдя из залива Лувулунгу, очутилась в открытом озере. Теперь Инкази установил и поднял небольшой парус, и крошечное судно, гонимое попутным ветром, быстро понеслось по волнам родного озера.
Солнце начинало всходить и мало-помалу разгонять туман; там и сям этот млечный покров как бы разрывался, и глаз мог обнять все больший и больший горизонт этой, казалось, беспредельной водяной поверхности. Вдруг налетел резкий порыв ветра, разом разорвал туман, согнал его в громадные клубы, и в несколько минут, точно по колдовству, на глазах Симбы совершилось чудо.
По обе стороны челнока, справа и слева, точно высокий белый вал, клубился густой туман, а посреди, между этими двумя белыми стенами, открывалась широкая, совершенно открытая полоса воды и над ней ясное голубое небо, точно большая столбовая дорога, ярко освещенная солнцем.
Вода на всем протяжении этого открытого пути сверкала и искрилась под лучами солнца, точно затканная серебряными нитями. Эта прямая, как струна, широкая дорога тянулась далеко-далеко, и, наконец, глаз останавливался на цветущем зеленом островке, кругом поросшем зелеными тростниками, украшенном тенистыми деревьями, цветущими кустами. Точно заколдованный замок, построенный из свежей живой зелени, выплывал из сверкающей воды этот зеленый остров. Густая сеть прибрежных тростников, точно решетка, окружала со всех сторон зеленый замок, клумбы кустов в цвету обступали главный корпус его, который состоял из густолиственных пальм и акаций, тогда как два громадных хлопковых куста по правую и по левую стороны стояли, точно две сторожевые башни.
Симба не мог оторвать глаз от этой дивной картины, залитой первыми лучами восходящего солнца, а Инкази, указав веслом на остров, сказал:
— Это остров Муциму! Он один обитает на нем. Ни один человек не смеет поселиться на нем или построить там свою хижину, даже рвать цветы или охотиться на зверей. Здесь вечно должен царить мир и тишина, такова воля Муциму. Но Муциму бывает доволен, когда Вавенди пристают к его острову и сходят на берег, чтобы принести жертву могучему, кинуть горсть бус в озеро и горсть хлебных крошек в воду для его рыб.
Тогда просветляется его лик и небо остается ясным и светлым, не гремит гроза, не ревет буря, и озеро остается спокойным, так что пловец смело может рассчитывать на счастливое плаванье. Но всякий, кто сходит на остров, даже для принесения жертвы, не должен оставаться на нем более, чем это необходимо! Только потерпевший кораблекрушение или преследуемый людьми человек может укрыться на этом острове, и Муциму охотно примет несчастного под свое покровительство: Муциму так же милостив в своей доброте, как страшен в своем гневе. Он сжаливается над бедными людьми и для голодных убивает жирного буйвола, посылая иногда подвластных ему духов в деревни и села, чтобы они навели бедных Вавенди на след дичи.
Он ненавидит лесных разбойников, воров и Руга-Руга и ставит им повсюду сети и ловушки; выманивает их на ровную, спокойную, как зеркало, поверхность озера и затем нахлестывает резким ветром сердитые волны, которые с ревом и смехом поглощают их челноки.
Но коренных обитателей страны, Вавенди, он любит и хранит любовь к ним в своем сердце, и нам нечего опасаться его, если только мы сами не забываем о нем!
Видишь, Симба, Муциму уже знает, что мы направляемся к его острову, чтобы принести ему жертву, потому что он улыбается и лик его приветливо обращен на нас; туман рассеивается и безоблачное, голубое небо приветливо глядит на нас; Муциму сулит нам благополучный путь.
Торжественно звучали эти слова Инкази, и даже Симба с благоговением ступил на этот священный остров.
Инкази всыпал в озеро горсть бус и хлебных крошек, затем, достав из своей котомки сушеную рыбу и домашний хлеб, снес эти яства с благоговейным видом под одно большое развесистое дерево, стоявшее среди зеленой лужайки невдалеке от берега. У подножья этого дерева он сложил свое приношение, набожно шепча какие-то слова, которых Симба, конечно, не понял. Вероятно, дерево это считалось священным и слыло за обиталище какого-то доброго духа.
Симба терпеливо ждал, когда Инкази исполнит свой несложный религиозный обряд.
Он не сорвал ни одного цветочка; привычный глаз охотника не искал следа дичи; даже на самую траву нога его ступала осторожно, чтобы не затоптать ни одного растения, даже и сорного, в саду милостивого и вместе грозного духа озера. В полном безмолвии он и Инкази вернулись к своей лодке и по окончании жертвоприношения покинули Священный остров.
Только тогда, когда они отъехали шагов на тысячу от острова, Симба решил обратиться к Инкази со следующими словами:
— Ну вот, жертва принесена. Бог твой умилостивлен, ветер для нас благоприятный, и теперь я полагаю, что мы к вечеру благополучно достигнем Удшидши!
— Ну, это еще неизвестно, — сказал Инкази, — мы умилостивили только Муциму, но нам следует еще умилостивить черта w его жену!
Белая Борода недоумевал: ведь это было настоящее сказочное путешествие, точно из «Тысячи и одной ночи». И если так должно было продолжаться и далее, то едва ли им удастся добраться до захода солнца в Удшидши. Его утешало только одно, что эти церемонии жертвоприношений были весьма не сложны и не продолжительны, и, вероятно, черту и его жене не придется приносить более продолжительной жертвы, чем Муциму, величайшему из духов озера, которому все остальные были подвластны.
Симба хотел было обратиться к Инкази с несколькими шутливыми вопросами относительно дьявольской четы, но лицо юноши, который теперь опять готовился пристать к берегу, было так серьезно, так торжественно, что он невольно удержался от вопроса и промолчал. Между тем человек приближался к совершенно отвесной стене громадной скалы, словно колдовством выросшей прямо из воды; вокруг этой скалы озеро было особенно бурно и волны ударялись в нее с шумом и плеском.
— Здесь обитают черт и его жена! — сказал Инкази, указывая на отвесную скалу.
Симба утвердительно кивнул головой. «Пусть себе Инкази сам справляется, как знает, со своими чертями», — мысленно решил он, остерегаясь оскорбить каким-нибудь необдуманным словом черта и его супругу, зная, что Инкази долго не простит ему этого.
Но вот человек остановился вблизи прибоя. Инкази положил на весло несколько бисерин, муки и одну сушеную рыбку и, опустившись на одно колено, протянул далеко вперед это весло, громко воскликнув: «О, черт! Дай нам тихие воды на озере! Дай нам мало ветра, дай нам мало дождя! Пусть наш челнок идет легко и быстро!»
