Брали с них за это не очень много, и потому одни использовали комнату как промежуточный склад для своей мелкой торговли, другие — хранили здесь товары, пережидая сезонные колебания цен. Лоуренс не удивился бы, если бы узнал, что какие-нибудь воры или контрабандисты тоже пользуются этой комнатой как складом.
Он слышал, что кто-то возится в вещах, но человека этого скрывала тень, и кто он, Лоуренс разглядеть не мог. Но Арольд, владелец заведения, и на секунду не заподозрил, что кто-то из его постояльцев копается в чужих товарах. Он лишь плеснул воды в чересчур разгоревшийся огонь.
— Путь на север?
Сегодня утром, когда Лоуренс спросил Арольда о летописце, он отреагировал так, словно ребенок вдруг задал ему сложный теологический вопрос; ну а к такого сорта вопросам он, похоже, был куда более привычен.
Чуть кивнув, словно говоря «ну что ж, коли так…», и не обращая более внимания на пламя, Арольд прокашлялся и сказал:
— Снега в этом году немного. Не знаю, куда ты собираешься, но не думаю, что это будет очень уж трудно.
— Я в Ньоххиру.
Левая бровь Арольда изогнулась, синие глаза, прячущиеся в складках морщин, сверкнули.
Лоуренс под своей деловой улыбкой поежился; Арольд помахал рукой, отгоняя пепел, который поднялся, когда он вылил воду на угли, и продолжил.
— Значит, собираешься в самую языческую глушь, да?.. Что ж, думаю, торговцы на то и торговцы, чтобы расхаживать повсюду со своими кошелями.
— О да, и бросаем мы их лишь на смертном одре, — кивнул Лоуренс, стараясь расположить к себе ревностного верующего Арольда; однако владелец постоялого двора лишь иронично усмехнулся.
— Зачем тогда трудиться, их зарабатывая? Получить лишь для того, чтобы выбросить…
Над этим вопросом многие торговцы размышляли.
Но Лоуренс знал довольно интересный ответ.
— Ты ведь не задаешь этот же вопрос, когда прибираешься в комнате, не так ли?
Если деньги — мусор, то получение прибыли — собирание мусора.
Один известный торговец с юга, умирая, раскаялся и сказал, что самая большая добродетель в том, чтобы собрать и выбросить все деньги, которыми человек испачкал этот подаренный ему Единым богом мир.
Служители Церкви, услышавшие эти слова, были тронуты, торговцы же спрятали улыбки за винными кубками — ибо чем более успешным был торговец, тем меньшую долю его имущества составляли конкретные вещи, а бОльшую — числа на долговых расписках и записи в гроссбухах.
И если эти записи и числа пачкали мир, то письменное учение Единого бога пачкало его точно так же. Так что ирония состояла в том, что и эти манускрипты следовало выбросить ради исправления мира — а этот взгляд разделяло большинство торговцев.
Лоуренс считал так же. Ему было жаль Хоро, но сделки успешного торговца он ставил выше, чем молитвы, возносимые к богам, которые никогда на них не отвечают.
— Хех, — усмехнулся Арольд. — Справедливо.
Голос Арольда звучал на удивление весело. Его настроение явно улучшилось.
Похоже, порадовала его больше ирония в словах Лоуренса, нежели эти слова сами по себе.
— Скоро съезжаешь? Я помню, ты дал немало денег за постой…
— Нет, я хочу дождаться, пока Совет Пятидесяти кончит заседать.
— …Понятно. Ну да, ты хотел встретиться с Риголо. Ты спрашивал про летописца сегодня утром, если я правильно помню. Давненько я не слыхал этого слова. Мало кто в нынешнее время смотрит в прошлое… — Арольд уставился в пространство, глаза его прищурились.
Возможно, старик оглядывался на собственную прожитую жизнь.
Впрочем, совсем скоро его взор вновь обратился на Лоуренса.
— Ну, если ты едешь на север, лучше бы тебе выехать поскорее. Часть пути твоя лошадь тебя провезет, но дальше… тебе понадобятся длинношерстник и сани. Если ты торопишься, конечно.
— В стойле стоит один длинношерстник, верно?
— Да, его хозяин с севера. Думаю, он хорошо знает дорогу.
— А как его зовут? — поинтересовался Лоуренс.
Впервые за время разговора Арольд принял удивленный вид. Это придало ему некое странное очарование.
— Хм. Он уже довольно давно сюда приходит, но я ни разу не спросил его имени. А он с каждым годом все толще. Это я совершенно точно помню. Странно… Ну, думаю, такое бывает…
Что за постоялый двор, в котором нет даже книги записи постояльцев?
— Он торговец мехами с севера, — продолжил Арольд. — Сейчас он где-то в городе… но если я его увижу, то передам тебе его вопрос.
— Я буду очень признателен.
— Хорошо. Но если ты будешь ждать, пока кончится заседание Совета Пятидесяти, то рискуешь просидеть тут до весны, — и Арольд впервые с начала разговора поднес к губам чашку с подогретым вином.
Никогда раньше Лоуренс не видел Арольда таким многословным. Видимо, старик в отличном настроении, решил он.
— Что, оно так долго продлится? — переспросил он, надеясь извлечь что-то полезное.
Лицо Арольда мгновенно стало непроницаемым, и он погрузился в молчание. Несомненно, подумал Лоуренс, это самый правильный ответ, если он хочет дожить оставшиеся годы в покое.
Лоуренс собрался было поблагодарить старика и тем подвести черту под беседой, но тут Арольд внезапно заговорил, прервав его мысли.
— Жизнь человека идет то в гору, то под гору, и точно так же идет и жизнь города. В конце концов, город — лишь скопление людей.
Слова человека, отошедшего от активной жизни.
Лоуренс, однако, был еще молод.
— Но у человека в крови стремление противостоять судьбе, мне кажется. Точно так же как мы ищем прощения, когда допускаем ошибку.
Арольд молча сверлил Лоуренса взглядом своих синих глаз.
В этих глазах виднелся гнев и укор.
Но Лоуренсу нравился старик именно в таком состоянии, так что он не отступал.
Наконец Арольд издал смешок.
— С этим трудно спорить… С тобой приятно было поговорить. Ты ведь уже третий раз на моем постоялом дворе, верно? Как твое имя?
Арольд, ни разу не поинтересовавшийся именем торговца мехами, который пользовался его заведением уже очень долго, сейчас спросил имя Лоуренса.
Он спрашивал не как владелец постоялого двора, но скорее как ремесленник.
Когда ремесленник интересуется именем заказчика работы, это знак доверия — знак того, что он выполнит заказ, каким бы сложным он ни был.
Очевидно, старому владельцу бывшей кожевенной мастерской Лоуренс почему-то пришелся по душе.
— Крафт Лоуренс, — ответил Лоуренс, протягивая руку.
— Крафт Лоуренс, э? Я Арольд Эклунд. В прежние дни я бы сделал тебе превосходную кожаную упряжь, но сейчас все, что могу предложить, — тихая ночь.
