Комиссия пришла к такому выводу. В тот день дежурил Шалье. Углубившись в чтение, он вдруг заметил, что уже почти одиннадцать — время, когда он должен заменить заснятые пластинки новыми. Установка для регистрации космических лучей находилась за пределами Станции. В каких-нибудь ста шагах в склоне горы располагался выбитый в скале не слишком глубокий колодец. Его стенки покрывал свинец, чтобы на пластинки попадало только излучение, идущее из зенита. Это было одно из обязательных условий тогдашних работ. Шалье, увидев, что пора идти, встал, отложил книгу и трубку, взял новую пачку пластинок, надел скафандр, покинул Станцию, подошел к колодцу, спустился в него по вбитым в облицовку скобам, заменил пластинки и, забрав заснятые, пошел назад. Возвращаясь, он сбился с дороги. Его кислородный аппарат был в порядке, он не терял сознания от аноксии — недостатка кислорода. Во всяком случае, насколько это удалось установить, исследуя разбитый скафандр, поднятый со дна пропасти.
Члены комиссии пришли к убеждению, что Шалье подвергся внезапному помутнению рассудка — иначе он не сбился бы с дороги. Он знал ее слишком хорошо. Может быть, он почувствовал слабость, обморочное состояние, возможно, у него закружилась голова, и он потерял ориентацию настолько, что двигался вперед, думая, что возвращается, а в действительности направлялся прямо к ожидающей его в ста метрах бездне.
Саваж, не дождавшись его возвращения, забеспокоился, оставил приготовление ужина, пытался установить с Шалье радиосвязь — рация была включена и работала в ультракоротковолновом диапазоне местной связи. Правда, она могла быть включена и раньше, если кто-нибудь из дежурных хотел, несмотря на помехи, установить связь с Циояковским. Но, во-первых, радио Циолковского не принимало никаких сигналов, даже искаженных до неузнаваемости, во-вторых, такая возможность была малоправдоподобной еще и потому, что и Саваж и Шалье прекрасно понимали безнадежность попыток связаться в момент наступления рассвета, ибо в это время были самые сильные помехи. Когда связь с Шалье установить не удалось, так как его уже не было в живых, Саваж надел скафандр, выбежал в темноту и начал искать товарища.
Быть может, разнервничавшись из-за молчания Шалье и его непонятного внезапного исчезновения, Саваж заблудился, а еще вернее, пытаясь систематически обыскать местность вблизи Станции и будучи из них двоих более опытным и знающим альпинистом, он ненужно и чрезмерно рисковал, до тех пор пока в ходе этих головоломных поисков не упал, разбив стекло шлема. У него еще хватило сил, чтобы, зажав рукой трещину, добежать до Станции и добраться до люка. Но прежде чем он закрыл его, прежде чем успел впустить в камеру воздух, остаток кислорода ушел из скафандра. Саваж рухнул с последней перекладины лестницы в глубоком обмороке и через несколько секунд умер.
Такое объяснение двойной трагедии не убедило Пиркса. Он внимательно ознакомился с характеристиками обоих канадцев. Особое внимание он обратил на Шалье — невольного виновника смерти своей и своего товарища. Шалье было тридцать пять лет. Он был известным астрофизиком и отличным альпинистом. Обладал великолепным здоровьем, никогда не болел, не знал, что такое головокружения. Раньше он работал на «земном» полушарии Луны и стал там одним из основателей клуба акробатической гимнастики, этого своеобразного вида спорта, любители которого умеют выполнить десять сальто с одного толчка или удержать на своих плечах пирамиду из двадцати пяти человек.
И этот Шалье вдруг без всякой причины почувствовал слабость или какое-то расстройство в ста шагах от Станции и не сумел, даже если с ним что-то подобное случилось, спуститься к ней по широкому откосу, а повернул под прямым углом в ложном направлении, причем должен был, прежде чем выйти на уцелевшую часть дороги, преодолеть в темноте каменный вал, который протянулся позади Станции именно в этом месте.
И еще одна деталь, по мнению Пиркса (но не только по его мнению), пожалуй, уже прямо противоречила версии, принятой в официальном протоколе.
На Станции все было в порядке. Но одна вещь лежала не на месте — тот самый пакет с пластинками на кухонном столе.
Похоже, Шалье действительно вышел, чтобы сменить пластинки. Сменил их. И самым обычным путем вернулся внутрь Станции. Об этом свидетельствовали пластинки. Он положил их на кухонный стол.
Почему туда? И где был в это время Саваж?
Пластинки, лежащие в кухне, заявила комиссия, были засняты раньше, утром. Один из ученых положил их на стол случайно.
Однако никаких пластинок на теле Шалье найдено не было. Комиссия признала, что пачка могла выпасть из кармана скафандра или из рук ученого в пропасть и исчезнуть в одной из тысячи трещин.
Пирксу это казалось подгонкой фактов под принятую гипотезу.
Он спрятал протоколы в ящик стола. Ему больше незачем было заглядывать в них: знал их на память. Он сказал себе, что разгадка тайны не в психике обоих канадцев. Это значит, не было никакого обморока, слабости, помрачения сознания. Причина трагедии иная. Она крылась в самой Станции или вне ее.
Он начал с изучения Станции. Не искал никаких следов, хотел лишь подробно ознакомиться с устройством оборудования. Спешить ему некуда, времени достаточно. Сначала он осмотрел выходную камеру. Меловой контур все еще виднелся у подножия лестницы. Пиркс начал с внутренней двери. Как обычно в маленьких камерах подобного типа, приборы позволяли открыть либо дверь, либо верхний люк. При открытом люке дверь не отпиралась. Это исключало несчастные случаи, вызванные, например, тем, что один открывает люк в тот момент, когда другой открыл дверь. Правда, дверь открывалась внутрь, и давление воздуха в помещении Станции само захлопнуло бы ее с силой почти в восемнадцать тонн, но между створкой двери и фрамугой могла оказаться, например, чья-то рука или какой-нибудь твердый предмет — тогда произошла бы мгновенная утечка воздуха в пустоту.
О положении люка сигнализировал центральный пульт управления, помещающийся на радиостанции. При открытом люке на его панели загоралась красная лампочка. Одновременно автоматически включался приемник «земного сигнала». Это был стеклянный глазок в никелированном кольце, помещенный в центре экрана локатора. Взмахи «мотылька» в глазке показывали, что находящийся вне Станции человек дышит нормально. Кроме того, светящееся пятнышко на экране, разделенном на секторы, показывало, где этот человек находится.
На экране, повторяя движение антенны, укрепленной на куполе, вращалась светящаяся линия, которая в виде фосфорических мерцающих контуров рисовала ближние окрестности Станции. Вслед за бегущим, как стрелка часов, лучом на экране возникало характерное свечение, вызванное отражением радиоволн от всех материальных объектов, а человек, одетый в металлический скафандр, был виден как вспышка большой яркости. Наблюдая за этим изумрудным удлиненным пятном, можно было проследить, как оно перемещалось по менее яркому фону, и тем самым контролировать темп и направление движения человека, находящегося вне Станции. Верхняя часть экрана соответствовала территории под северной вершиной, где находился колодец, нижняя половина обозначала юг, то есть зону, запретную в ночной период, — там проходила дорога к пропасти.
