Пришел черед поникнуть и Ривану. На молитвенном холме повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь шелестом прочесываемой жрецом травы. Тут раздался тонкий лязг металла, возвещающий, что он нашел, что искал.
— Они, — сдержанно проговорил Риван, — жрецы Корвуса искренне верят, что действуют во благо. Пожалуйста, помни об этом, если ситуация потребует поднять против них оружие.
— Я не… Ох, Риван, я не участвовала во всем этом, — девушка ринулась к жрецу, но тот остановил ее жестом.
— Аккуратно.
Он присел и примял высокие былинки, открывая найденные им бледные цветочки расковника. Разрыв-трава, самая важная в обряде, ключ от «той стороны». Ее жрец срезал с еще большим трепетом, боясь повредить, взял всю, что ему открылась, как и принято, ни больше, ни меньше.
— Потор-р-ропись! — раздалось знакомое гарканье, а вслед за ним крепкая ругань опешившей Арндис.
— Явился. А я уж думал, придется перья среди курганов выискивать, — выдохнул Риван, поднявшись.
— Ладно, беру свои слова обратно, — прицокнула языком девушка, рассматривая ворона, взгромоздившегося на клювастую голову Баркуда. — Он правда знает, что тебе нужно перо?
Риван подошел к птице и осторожно протянул к ней руку. Ворон нахохлился от его прикосновения, но и не подумал улетать. Жрец не спеша провел пальцами по гладким перьям, а затем нащупал самое потрепанное в хвосте и одним резким движением вырвал его.
— Ка-а-ар!
— Прости, — сказал Риван вслед возмущенному вспорхнувшему ворону.
Тот, сделав круг над холмом, опустился обратно на голову истукана и тут же принялся поправлять клювом потревоженное место.
— Он же не полетит с нами в деревню? А то медвежьему жрецу и не потребуется тебя сдавать.
— В деревню пока рано, нужно найти место для обряда. Жечь травы в трактире, думаю, плохая идея.
Арндис осмотрелась.
— Да тут и жги, отсюда я хотя бы заранее замечу, если кто приблизится.
— А игла?
— Все с собой, — девушка сняла с пояса кошель и выудила оттуда кресало, кремень и кожаный тонкий сверток.
Риван наскоро нарвал высохшей травы, расчистил небольшой участок земли на отдалении от идолов, и вырыв неглубокую ямку, принял из рук Арндис инструменты.
Сухая трава быстро принялась от искры огнива, свежей же достаточно было начать немного тлеть, чтобы наполнить воздух необходимым терпким ароматом. Уколов палец иглой из свертка и окропив пожертвованное перо, Риван едва успел побеспокоиться, что в таких условиях он долго не сможет найти путь на «ту сторону», как его туда с первым же вдохом затянуло, так быстро и резко, как никогда прежде.
Риван открыл глаза. Перед ним предстало бескрайнее серое поле, усыпанное черными костями, разбитыми доспехами да сломанными древками копий, а над полем нависла знакомая тень. Та подняла высоко в темное небо голову, украшенную белесой маской и громовым раскатом мир наполнили слова Бога-Ворона:
— Стань моим гласом. Стань его взором, — тень опустила голову, взглянув на своего жреца. — Скажи ему, что его время вышло. Пески зовут.
Может, и права была Волчица о забвении, потому что Риван понимал, что услышь он эти слова в своем мире, ужасу его не было бы предела. Сейчас же жрец впервые в своей жизни решился задать, как казалось раньше, недозволенный вопрос своему богу:
— Почему я?
Маска повернулась единственной глазницей в сторону Ривана:
— Два ока видят больше, чем одно…
И как резко жреца сюда призвало, так же быстро его и выбило с «той стороны».
— На тебе лица нет, — услышал он обеспокоенный голос Арндис, которую еще не успел увидеть из-за пелены в глазах. — Что он сказал?
— На юг! — прогорланил ворон.
Риван встряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
— Риван?
— На юг, — повторил тот слова ворона, перевел дыхание и продолжил: — Он хочет, чтобы я передал Корвусу его волю.
— Что? Зачем?
— Я не знаю.
— Надеюсь, ты высказал ему все, что ты по этому поводу думаешь? Риван…
— Я не знаю, что и думать.
И это было чистой правдой. Мысли в голове застыли, словно мухи в густом меду. Лишь сердце беспокойно стучало в груди, отзываясь в ушах нестройным эхом.
— Наверное, я должен.
— Никому ты ничего не должен! Риван, очнись! Теперь ты окончательно убедился, что твой бог играет на одной стороне с убийцей. Хватит, смирись.
Риван зажмурился и прижал ладони к лицу, пытаясь совладать с собой. Одна мысль все же освободила лапки и начала настойчиво жужжать в голове.
— Если я его догоню до того, как он пересечет границу Гвинланда, если он прислушается к словам, что передал для него Бог-Ворон, он повернет на Гаршаан.
Жрец открыл глаза. Арндис сидела напротив него и непонимающе хлопала ресницами.
— Я смогу защитить свою страну, — продолжил Риван.
— Он тебя уже один раз повесил. Вокруг Корвуса десятки жрецов, найдется кому передать волю Бога-Ворона.
— А если нет?
— Риван, милый, — в ее устах это звучало так непривычно, и оттого еще больнее кольнуло по сердцу, — подумай хоть раз в жизни о себе.
— Не могу. Если есть хоть малейший шанс, что это сработает, я должен попробовать.
Арндис опустила взгляд, ее заметно забила мелкая дрожь.
— Я поеду с тобой, — не поднимая головы решительно заявила она.
— Это небезопасно.
— Поэтому и поеду. У тебя совершенно не развито чувство самосохранения.
— И это мне говорит ловчая Ульвальда, что недавно рвалась на передовую?
— Я за себя хотя бы постоять могу. А тебя вот оставила, и меньше, чем через неделю ты уже угодил в петлю, — Арндис подняла влажные глаза. — Пообещай мне только одно. Пообещай, что ты не станешь помогать ему в этой войне.
========== 16. Крысолов ==========
— Убери от меня эту тварь! — мальчик уже не кричал, а откровенно визжал, чем изрядно развеселил Вороненка.
Тот постарался заглушить смех, прижав кулак ко рту, впрочем, напрасно, шума и без его тонкого голоска хватало. Еще парой мгновений назад такой уверенный в своем преимуществе, в своей безнаказанности, теперь же поваленный у ног Вороненка пасынок корчмаря истошно вопил, брыкался и размахивал руками, тщась что-либо сделать с тенью, нависшей над ним. Побелевшие скрюченные от ужаса пальцы проходили насквозь и не причиняли темной дымке никакого вреда, в то время как юное тело била мучительная судорога от каждого прикосновения ожившей тьмы. Та струилась и перетекала, постоянно меняя свой облик, то напоминала сказочного змея, свернувшегося на груди у своей жертвы, то отращивала лапы, становясь похожей на неведомого зверя. Но несмотря на ее бестелесность, подняться мальчику никак не удавалось, стоило ногам найти опору, чтобы вскочить, его тут же прижимало обратно в грязь. Страх и боль заставляли повторять безуспешные попытки снова и снова, пока вконец обессиленный он не сдался. Распластавшись в слякоти, давясь слезами и подвывая, мальчик начал молить о пощаде.
Интересно, пощадил бы он Вороненка, откажись тот отдать этому гаденышу честно заработанные два серебряных, те, которыми только-только его же отчим, хозяин корчмы, расплатился? Пожалел бы? Вот уж вряд ли, таких как он не пронимают и не останавливают слезы слабых, Вороненку ли это не знать. И тем не менее, валяясь на сырой земле за сараем, где сам же и зажал, казалось бы, беспомощного мальчишку, он рассчитывал на милость последнего. А зря.
За эти два серебра Вороненок почти неделю без продыху провел в подполах и на чердаках постоялого двора, где охотился на грошовых крыс. Шесть дней среди ветоши, пыли и паутины, тратя драгоценное время. Разрезал свои пальцы в кровь, дабы призвать тени, что услужливо выгоняли мерзкие серые полчища из всех возможных щелей и только после этого расправлялись с ними, чтобы мальчик мог свободно собирать свой мрачный урожай. А самая жирная крыса, оказалось, вот, под боком у корчмаря обитала. А сейчас ужом извивалась в грязи и просила отпустить.
