такими с определённой целью.
– Замысел Его никому не ведом, кроме Него самого, это верно. Но свобода выбора дарована нам тоже не просто так. Возможно, в этом тоже Его замысел?
– Возможно… Тогда нам нужно готовиться к неизбежному, Немезида.
* * *
Зал Судилища освещался всполохами свечей, густо увешанными вдоль стен. Просторное, круглое помещение не имело окон, и эхо голосов отражалось от мозаичного орнамента на потолке. В этом орнаменте едва уловимо угадывались какие-то дикие сюжеты и причудливые силуэты. Они словно живые, исполняли свой жуткий танец, извиваясь и строя гримасы. Однако это вполне могла быть просто игра света и воображения. С определённостью судить об этом никто не мог.
– Айзек, странно видеть тебя здесь, в подобном качестве, – голос одного из четверых демонов, восседающих полумесяцем у края изогнутой стены, был глубок и безразличен, несмотря на слова, выражающие удивление. – Что можешь ты сказать в своё оправдание?
– Мы только зря тратим слова на это. Взгляни на него, разве ищет он оправдания? – голос другого демона был более эмоционален. В нём ощущалось раздражённое пренебрежение. И что-то ещё. Нетерпение. Ему не терпелось поскорее закончить со всей этой ритуальной бюрократией и заняться наконец действительно интересными делами.
Айзек молча смотрел на него. Он прекрасно знал, куда тот так торопится. Скорее насладиться обществом шлюх и вина, вот чего жаждал судья. И разве можно было осуждать его за это стремление? Конечно, это было куда увлекательнее, чем утомительная болтовня в этом зале, где решались судьбы крылатых существ.
Оправдываться. Айзек и правда не собирался этого делать. И уж тем более перед животными, не способными совладать даже с собственной похотью, хоть на некоторое время. Ставящими свою животную жажду первичной целью своего существования.
– Ты прав, в своём молчании, Айзек, – продолжил безразличный голос, – твои слова всё равно ничего уже не изменят, и дальнейшая твоя судьба предрешена. Однако своим молчанием ты оскорбляешь нас и эти стены, где вершится правосудие.
Не сдержав улыбки, Айзек склонил голову набок, не вымолвив ни слова. Правосудие – при звуке этого слова двое судей сами расплылись в ухмылках. Но ритуал есть ритуал, тут уж ничего не поделаешь, поэтому в воздухе витала пафосно-торжественная чушь.
Быть может, будь Айзек моложе, он с яростью начал бы доказывать свою правоту, обличая судей и всё это судилище в абсурдности и лицемерии. Но сейчас ему было всё равно. Он не хотел сотрясать воздух, не видел в этом смысла. Какого-либо понимания он не добился бы своими доводами или объяснениями своих поступков. В данный момент он просто не видел перед собой тех, кто способен был бы понять то, что он хотел сказать.
К тому же, с точки зрения местных законов и обычаев, он, несомненно, был виновен, и судилище над ним было вполне правомерным. Правда Айзеку было плевать: и на местные обычаи, и на местную «правомерность». И хоть цена за своемыслие была достаточно велика, он с радостью готов был заплатить её. В общем-то у него и альтернатив других просто не было, потому что жить как раньше, пытаться быть тем, кем, по сути, никогда и не являлся, он просто уже не мог и не хотел.
Он просто чётко понимал, что добровольно не подпустит никого к своим крыльям. Так же он понимал, что его поступок никто не оценит, и даже вряд ли поймёт. Ведь существование в качестве бескрылого червя, было гораздо логичнее и понятнее для общества, чем не существование вообще.
Но Айзек собирался сделать это для себя, а не для кого-то. Внешнее его уже мало заботило. Внутренне было несоизмеримо важней для него теперь. Поэтому не было каких-либо страхов или сомнений, но только спокойная, непоколебимая уверенность. В конце концов, чего и кого боятся тому, кто уже давно мёртв внутри?
Его крылья и руки были скованы светящимися и жужжащими энергетическими браслетами. Символы Судилища искрились на них, напоминая своему пленнику о том, чья он теперь собственность. Впрочем, его остроконечный хвост оставался свободен, так же, как и его зубы и рога. Этих инструментов ему было вполне достаточно для осуществления своей задумки. Для своего финального, молчаливого выступления.
– Что ж, твоих слов и не требуется. Так мы даже быстрее закончим со всем этим, – продолжал судья. – Приведите очевидца.
Стражники ввели в зал сгорбленную фигуру, опасливо поглядывающую по сторонам. Борнасу явно было не по себе вновь находиться здесь. С тех пор прошло довольно много времени, но воспоминания вдруг нахлынули на него с новой силой, и он едва заметно заскулил, встретившись взглядом с одним из палачей. Они стояли прямо здесь, в зале судилища, ожидая незамедлительно предоставить свои услуги будущей жертве, и несомненно были рады столь внезапной встрече с одним из своих прошлых «клиентов».
Судья поморщился и обратился к Борнасу, не скрывая отвращения на своём лице, при этом удивительным образом сохраняя абсолютно безразличный тон:
– Ты находился ближе всех во время произошедшего акта кощунства и святотатства, червь. Что конкретно ты видел?
Прочистив пересохшее горло, Борнас начал свой рассказ, то и дело искоса поглядывая в сторону палачей:
– В тот день я, как обычно, занимался своими углями. Их пение было довольно тихим, и я конечно же со всей бережностью старался подкидывать в пламя…
– Довольно этой чепухи! – не выдержал один из судей. – Давай ближе к сути.
– Да, да, простите мою болтливость, – Борнас опустил голову. – Этот демон появился внезапно. Я услышал крики в небе, и увидел собрата в руках у демона.
– Этого демона? – судья лениво приподнял руку и указал в сторону Айзека.
Подняв глаза и проследив за указывающим, когтистым пальцем, Борнас часто закивал и вновь опустил голову.
– Да, это он. Это он.
В зале повисла пауза, Борнас нерешительно перетаптывался с ноги на ногу, не понимая, продолжать ему свой рассказ или нет.
– Ну?! Продолжай, – произнёс наконец один из судей.
«Низший» чуть дёрнулся и продолжил:
– Этот демон держал в руках моего собрата и что-то говорил ему. Я не мог разобрать слов, видел только движение челюстей. А в это время тот лишь махал головой и кричал, – Борнас сглотнул слюну. – Затем он бросил его в котёл.
Воспоминание об этом вызвало гримасу разочарования на лице Айзека. Он убеждал «низшего», что тому нечего так верещать, ведь сейчас ему предстоит стать частью величественного события, которое, возможно, перевернёт с ног на голову всю Преисподнюю, да ещё и Рай наверняка захватит. И именно ему, «низшему» предстоит сыграть в этом ключевую роль.
Но тот «низший» лишь вопил от ужаса, не в силах понять
