В январе 1945 года я получаю задание быть радионаводчиком на передовой во время прорыва на лобовую 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса под командованием генерала А. С. Бурдейного. 16 января 1945 года советские танки Т-34 прорвали фашистскую оборону в Восточной Пруссии и стремительно шли вперед, подавляя всяческое сопротивление противника на своем пути.
Мне уже приходилось участвовать в трех крупных операциях на передовых линиях, но никогда я не видел наступления такого размаха. Снабжение осуществлялось с самолетов. Стояли страшные морозы, до тридцати градусов, а земля, казалось, была пропитана минами, но танковый корпус, при поддержке авиации, все дальше и дальше углублялся на территорию противника. Мы воевали на фашистской земле! До победы оставалось уже немного!
В обязанности радионаводчика входило не только передавать координаты для воздушных боев наперехват, но и уметь ориентироваться в наземной ситуации, чтобы вовремя вызывать истребителей в точки наземных боев. Такую радионаводку обычно осуществлял кто-нибудь из летчиков, чаще всего потерявший из-за ранения способность летать, то есть тот, кто знал особенности летного дела и понимал, что происходит в воздухе во время и наземных и воздушных боев, а также умел бы соотносить картину воздушных боев с картой наземных сражений. Опыт наблюдения за воздухом у меня уже был, участвовал я и в действиях пехоты, но с танковым корпусом идти в наступление еще не приходилось.
Оперативную карту вручил мне лично генерал Бурдейный вместе с разъяснением задания и напутствием: «Направление и цель — Кенигсберг. Остальное — соответственно обстановке. Ясно, товарищ младший лейтенант «Нормандии — Неман»?»
Я готовился к выполнению своей миссии и тщательно изучал карту. Я должен был знать ее наизусть и суметь в нужное время совершенно точно переносить все моменты продвижения танкового корпуса на мою авиационную воздушную карту. Кроме того, мне нужно было знать всю терминологию танкового боя, знать, как называется оборудование танка, его вооружение. А я, выйдя от генерала, не увидел вокруг ни одного танка… Поэтому и спросил у советского лейтенанта, сопровождавшего меня, как же быть. Он улыбнулся:
— Танки вокруг нас, они замаскированы.
Действительно, метрах в пятидесяти от нас, абсолютно слившиеся со снегом, стояли знаменитые Т-34. А я-то думал, что вокруг нас только снег и лес…
Потом у меня было достаточно случаев восхищаться поразительным искусством маскировки.
Еще летом, в августе 44-го, у меня появилась отличная возможность наблюдения — хороший французский бинокль, взятый у пленного немецкого генерала, который, как выяснилось при допросе, отобрал его когда-то у французского полковника. Я сказал, увидев этот бинокль:
— А, французский! Bitte zurück (пожалуйста, назад).
И добавил по-немецки, что этот бинокль ему уже не понадобится, так как его ждут восстановительные работы — придется восстановить то, что фашисты разрушили здесь, а для начала надо будет casser les cailloux — дробить камни.
В танковом прорыве участвовали знаменитые «катюши», и команда «О-о-о-гонь!» долго еще потом, во Франции, звучала у меня в ушах. Гром от танков, от «катюш», от бомбежек такой, что глохнут уши. Когда была артподготовка, земля дрожала в радиусе двадцати-тридцати километров.
Мне пришлось испытать это ощущение — когда рядом рвутся реактивные снаряды. Даже на расстоянии километра от их взрыва у вас останавливается дыхание, и вы ощущаете удар по всему телу, не говоря уже об ужасном грохоте и свисте, который словно преследует вас. И все-таки я получаю огромное удовольствие от этого пекла: для меня, француза, мысль о том, что фашисты получают здесь, на русском фронте, во сто крат за те злодеяния, которые они причинили Франции, России и всей Европе, приносит радость.
Во время Восточно-Прусской операции началась наша фронтовая дружба с Володей Корсаковым, водителем танка Т-34… Замечательный парень. Он говорил мне: «Пиши, Игорь, где бы я ни был, в моей деревне всегда будут знать обо мне и тебе ответят…»
И конечно, верным другом стал майор Горохов, который выполнял в этом прорыве для советских авиачастей то же задание, что и я для «Нормандии». Во время затишья мы с ним часто, лежа в траншее, «ворочали» судьбами мира после войны: мечтали, какая будет повсюду мирная братская жизнь.
Друзьями стали и советские разведчики. Ночью они ходили в немецкий тыл за «языками», а днем — всегда на своих мотоциклах шли впереди танковых колонн. Их работа была очень опасной. Завидев их, я шел к ним с бьющимся сердцем. Иногда скажут радостно: «Взяли двух «языков», иногда, увы, услышишь тихое: «А Павел погиб…»
Жестокость и стремительность танковых боев трудно себе представить. Корпус генерала Бурдейного неудержимо движется на запад. Советская артиллерия поддерживает этот прорыв мощным огнем. Немцы оказывают отчаянное сопротивление, пытаясь бомбовыми ударами с воздуха парализовать продвижение советских танков. Но советское превосходство в воздухе было уже неоспоримым. Кроме того, наши летчики теперь знают, что противник не любит неожиданных ситуаций, и стоит посеять беспорядок среди немецких воздушных групп, отколов их друг от друга, предложив не ожидаемый ими вариант воздушного боя, как хваленая дисциплина уступает место панике. Приведу один небольшой эпизод, свидетелем и участником которого я был.
26 января 1944 года. Мы — на подступах к Кенигсбергу. Танковая колонна движется со скоростью тридцать — сорок километров в час. Никакого сопротивления на этом отрезке пути. До самого горизонта — лишь голые поля, и ни дерева, ни куста. Вдруг слева от дороги показались шестьдесят «Фокке-вульфов-190». Идут низко, на бреющем полете, приближаются, а вокруг — голое место, нигде не спрятаться и нигде не укрыть танки, технику, людей. Приказ — всем остановиться.
— Allo, Rayack — ici Michel! Allo, Rayack — ici Michel! 244–522! Soixante «Fokke-wulf»! Aux secours! Aux secours! J'ecoute, j'ecoute![60] —кричу я по рации.
В воздухе неподалеку было звено Жака Андрэ.[61] Наши координаты получили также все готовые к вылету летчики 303-й авиадивизии, дежурившие возле своих самолетов. Были вызваны все советские истребители с ближайших аэродромов. Но им надо было от трех до десяти минут, чтобы прилететь нам на помощь, а исход ситуации решали не минуты — секунды.
…«Фокке-вульфы» шли двумя группами, по тридцать самолетов справа и слева, на строго определенном расстоянии друг от друга, крыло к крылу и хвост к хвосту. Обе группы возглавляли ведущие. Вот они начинают сближаться, эти два командира, но вдруг крылья их сталкиваются и от удара ломаются. Эти головные самолеты начинают падать на землю. Два взрыва. Порядок в воздушных колоннах мгновенно разрушается, и потерявшие своих вожаков «фокке-вульфы» в панике ломают строй, переходя в беспорядочное кружение. Переполох, растерянность, наспех бросают несколько бомб (на военном жаргоне — «лягушек») — и исчезают. Невероятный эпизод войны, еще более невероятный в своей типичности…
