— Правильно, — солидно одобрил Геннадий действия руководства таксомоторного парка, где трудился Сеня. — А ты небось снова при своих интересах?
— Тачка такая — вот-вот развалится.
— И план ты, верно, копейка в копейку привозишь?
— Эта, ясное дело.
— Так за что тебе новую машину давать? Все жадничаешь. Нет, чтобы план дать с процентами, чтоб на хорошем счету был, никакая сучка бы не взвизгнула, если чего.
— Лучше, эта, без «чего», — мрачно заметил Сеня.
— Конечно, — согласился Геннадий, — но если вдруг? Да ты глянь на себя, вырядился, за версту видно, что несерьезный человек и фрайер. Таких на производстве не жалуют.
— Так я ж по случаю воскресенья, — объяснил Сеня, — на работу я, эта, в другом костюмчике. И чего ты, Десятник, всего боишься?
Мишка подумал, что сейчас брат отвесит Сене в полную меру по довольной, заблестевшей от выпитого физиономии — не любил Геннадий Степанович, когда его оскорбляют, требовал от дружков уважения. Но, на удивление, Десятник ответил спокойно:
— Пуганый потому что. И не боюсь, а осторожничаю. Береженого не только бог бережет.
— А кто еще?
— Судьба... — туманно ответствовал Геннадий. — Знал я некоторых скорых... Где они сейчас?
Мишка в разговор не влезал, не одобрял брат этого. Но впитывал каждое слово. Умный у него брат и сильный. Такой не только свое возьмет. Пацаны на улице тоже знали, какой у Мишки брательник, и остерегались его, обходили стороной. Иногда, когда сбивались где-нибудь в подъезде, на задворках, Мишка таинственно начинал пересказывать то, что слышал от брата о той, неизвестной им жизни.
Пацаны внимали ему в испуганном молчании. С первой бутылкой справились быстро. Сеня чуть захмелел, у Геннадия ни в одном глазу.
— Мишке больше не наливайте, — плаксиво тянула мать, охая на кухне.
— Выйди, старая, — твердо сказал Геннадий.
— Вот уже и в своем дому не хозяйка, — запричитала мать. — Куда гонишь-то? Я тебя своим материнским молоком вскормила, вынянчила.
— Счас пойду, куплю два бидона молока и отдам, на люблю в долгу оставаться, — сказал Геннадий.
Сеня заржал.
Десятник глянул на него тяжело, тот поперхнулся, подавился смехом.
— Выйди, посиди на лавочке, подыши свежим воздухом. Доктора говорят, он полезный. А людям не мешай.
— Какие вы люди? — махнула рукой мать и заторопилась, засобиралась, зная, что не терпит старший, когда ему перечат.
— Пусть бы сидела себе на кухне, — сказал Мишка.
— Не высовывайся, — оборвал брат.
Так всегда с ним. Чуть заведется, уже не остановить. Мишке было жалко мать, но слово старшего брата — закон. Когда-то он попробовал перечить ему. Очень захотелось иметь аквариум, и Мишка на Птичьем рынке купил посудину, нескольких меченосцев, вуалехвостку. Приволок с помощью ребят аквариум домой,установил на подоконнике. Несколько часов кряду любовался, как плавают рыбки, и на душе у него было так, словно жизнь преподнесла ему неожиданный подарок. Он строил планы, как еще купит компрессор, зелень, оборудует на дне грот из разноцветных стекляшек, видел такие на рынке.
Брат пришел с работы злой, лицо у него шло красными пятнами — так всегда было, когда его «довели». Посмотрел на аквариум, на счастливого Мишку, обронил:
— Рыбы — дуры.
Помолчал и приказал:
— Выбрось.
Мишка вначале даже не понял, что от него требуют. Не мог же Геннадий ни с того ни с сего возненавидеть аквариум!
— Выбрось, — второй раз сказал Геннадий.
Нет, это было невозможно, он так долго мечтал об аквариуме! Мишка закрыл его спиной, закричал:
— Не дам!
— Сказал, выбрось! — повысил голос Геннадий.
— Нет! — кричал Мишка. — Он мой, что он тебе — мешает?
Очнулся он на полу, из носа текла кровь, дышать было трудно, в голове тихо позванивало. Брат рывком за шиворот поставил его на ноги, встряхнул.
— Понял? Выноси...
И Мишка взял аквариум, спустился с ним по лестнице, прошел в дальний угол двора, где стояли мусорные баки. Он швырнул стеклянную коробку на камни так, что она словно взорвалась, брызнула во все стороны серебряными осколками. Оглушенные рыбки трепыхались в лужице воды. Мишка наступил на них ботинком, крутнулся на каблуке, вгоняя в землю тоскливое бессилие.
— Мишка Шкет бесится! — крикнул кто-то из дворовых ребят, собравшихся кучкой поглазеть на странные действия приятеля.
Мишка подошел к крикуну и врезал парнишке по уху. Он вложил в удар всю злость, которая накопилась за эти минуты, и парнишка, помогавший Мишке совсем недавно тащить аквариум с Птичьего рынка, упал на землю, попытался подняться и снова упал.
Тогда Мишка понял, что, когда тебе больно, станет легче, если кому-то тоже причинить боль.
Он возвратился домой, брат сидел за столом, ужинал.
— Где деньги раздобыл? — спросил у Мишки. И предупредил: — Только без сказок, будто нашел.
— У пьяного в скверике с пацанами взяли бумажник.
— И еще чего?
— Часы и шапку.
— Где часы?
Часы были у Мишки на руке.
— Дурак, — спокойно сказал брат. — Может, еще и бумажник носишь?
— Угу, — признался Мишка.
— А пьяный, он в нашем скверике был?
— В нашем.
— Дела-а, — сокрушенно протянул Десятник. Он думал о чем-то своем тяжело и угрюмо. Мишка не решился нарушить тишину, тихо, стараясь не скрипеть стулом, сидел рядом.
Боль уже прошла, только чуть-чуть поташнивало, старший брат умел бить.
— Вот что, — решил наконец Десятник, — ты давай чеши к своему корешу, тому, у которого шапка, забери, а вечером, знаешь, где пустырь, зарой все в землю — и часы, и бумажник, и шапку. Чтоб ни одна живая душа не видела. Понял?
— Зачем? — удивился Мишка.
— Влипнете. Тот пьяный уже в отделении побывал и все изложил. У тебя часы раньше были? Не было. Откуда взялись? У одного пропали, у другого появились... А ну кто стукнет? Даже не с корыстью, а так, промежду делом... Срок огребете, а цена-то плевая.
Про себя Мишка отметил: дело, значит, не в сроке а в цене...
Мишка сделал все, как велел Геннадий. Хоть и жалко было часики — «Полет», противопыльный, противоударный, на семнадцати камнях, со светящимися стрелочками. Жалко, но брат зря советовать не станет, он всегда знает, что делает.
Это был один из первых «уроков», которые Мишка получил от брата, только что возвратившегося из очередной длительной отлучки. Потом были и другие. Десятник давал их как бы мимоходом, но «учил» основательно и повиновения требовал беспрекословного.
— Дуриком пусть дураки и попадаются, — любил приговаривать.
И случай подтвердил Мишке, насколько прав Геннадий. Два его приятеля «взяли» кондитерский киоск неподалеку от Оборонной. Там были только конфеты, печенье, булки, всю выручку продавщица унесла с собой. «Брали» они его просто и бесшабашно — ломиком вы вернули замок. На следующий день королями ходили на стометровке, угощали всех знакомых девочек шоколадом. А еще на следующий день их арестовали, после суда — в колонию. Когда Мишка рассказал об этом брату, тот только сплюнул:
