– Костя! – закричал я. – Назад! Дождь бу-у-дет!..
В это же время я скорее почувствовал, чем услышал слабый голос Оли. Рванувшись к ней и не соображая, что происходит, я лишь увидел ее руку, беспомощно протянутую над водой. «Судороги», – мелькнуло в моей голове. У меня никогда в жизни не было судорог, но я знал по рассказам других, что это страшно и опасно, когда ты находишься в воде.
Еще несколько секунд, и голова Оли скрылась под водой. Но я уже был около девушки и успел схватить ее за лямку купального костюма.
– Костя! – заорал я что было силы. – Костя, на помощь!
Я знал, что нельзя допускать, чтобы тонущий схватился за твои руки – иначе верная гибель обоим. Подхватив Олю под руку, я старался сделать так, чтобы ее голова была как можно выше и чтобы она могла свободно дышать. Но с одной рукой мне плыть было трудно. Кроме того, я сам перепугался – все это могло окончился очень плохо. Поэтому я выбивался из сил, захлебываясь, а Оля между тем потеряла сознание.
Но помощь была близка. Поняв, что случилось несчастье, Костя быстро плыл к нам. «Только бы не захлебнуться, только бы выдержать», – билось в моей голове.
– Держись, Дима! – услышал я и увидел моего друга около себя. Он подхватил Олю с другой стороны. Я отдышался, и мы, равномерно работая свободными руками, поплыли к берегу.
На берегу уже заметили, что у нас что-то случилось. Илько и Гриша вскочили на «Молнию» и плыли к нам. Но быстрее их к нам подошла легкая байдарка. В байдарке сидел не знакомый нам парень. С его помощью мы уложили Олю в байдарку.
Оля скоро пришла в себя, но не могла сообразить, что произошло, и сильно дрожала от холода.
Едва мы все вместе выбрались на берег, как полил дождь. Страшно перепуганная Галинка увела Олю в кусты переодеваться, а вокруг нас собралась толпа. Кто-то нас ругал за легкомыслие и лихачество, кто-то расспрашивал о том, как все произошло, кто-то восхищался тем, что мы не оставили девушку в беде.
Но дождь усилился, и толпа рассеялась.
Одна за другой отплывали от острова лодки. С Олей нам как следует поговорить так и не удалось. Семья Прокопьевых тоже второпях покинула кошку. У нас на «Молнии» был парус, и мы отдали его девушкам, чтобы они могли укрыться от дождя.
– Олю только жалко, – ворчал Гриша, – а этот маменькин сынок Бэба да Галинка пусть бы мокли, не сахарные, не растают.
Какой был чудесный день, и как вдруг неожиданно испортилась погода. Пока мы доехали до устья Соломбалки, наша одежда так промокла, что ее пришлось выжимать.
Мы поставили «Молнию» на место и разошлись. На другой день я встретил Олю на нашей улице. Она была очень бледна.
– Ты очень испугалась? – спросил я. – У тебя, наверно, была судорога.
– Перепугалась и ничего не помню, – ответила она. – Как вовремя вы подоспели. Еще бы полминутки… Я как вспомню, меня и сейчас начинает трясти… Я пойду, Дима, а то у меня кружится голова.
– Да, Оля, иди домой и ложись, – сказал я ласково и наставительно. – Может быть, ты простудилась и теперь можешь заболеть.
– До свидания, Дима. Спасибо!
И она пошла к своему дому нетвердой походкой, поеживаясь. Я смотрел ей вслед и думал: «Как хорошо, что все так благополучно обошлось!»
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ПРИЧУДЫ БОЦМАНА РОДИОНОВА
Обычно наш боцман ходил по палубе строгий и унылый, выискивал всевозможные непорядки и придирался. Придирался при каждом случае к матросам, кочегарам и машинистам. Казалось, он был счастлив, если находил отогнувшийся конец канатного коврика, серо-манную крупку пепла на фальшборте или где-нибудь под трапиком окурок.
Боцман Иван Пантелеевич Родионов даже представить себе не мог, что на судне может быть полный порядок. Он не мог спокойно есть, не мог спокойно спать. Вечно ему мерещились угольные следы кочегарских ботинок на палубе, потускневшие поручни, масляные пятна на стенках и переборках. Найти соринку и распечь виновника! – этим жил наш боцман.
Он был дисциплинирован и придирчив до крайности. Не верил ни в бога, ни в черта, не был суеверен, кроме… понедельника. В понедельник он ничего не начинал, а в море никогда не пошел бы. Из-за этого он готов был остаться без работы, мог даже поссориться с капитаном – что было для него почти немыслимо. Всех капитанов и штурманов он уважал и во всем им подчинялся беспрекословно. Старой морской закваски был наш Иван Пантелеевич.
И вдруг наш боцман раздобрился. Где он взял футбольный мяч, об этом никто из команды сказать не мог. В эту боцманскую тайну был посвящен один только Костя Чижов.
Однажды после обеда на палубе появился Иван Пантелеевич и к необычайному удивлению всей команды выбросил на причал кожаный мяч. Новенький темно-желтый упругий мяч запрыгал по причалу, словно резвящийся котенок.
Такой причуды от нашего боцмана трудно было ожидать.
Моментально на причале оказался Костя Чижов. Он схватил мяч и ловким ударом ноги послал его вверх. Виляя хвостиком шнуровки, мяч взвился выше складских крыш.
Минуту спустя за футбольным мячом уже гонялись человек десять из команды «Октября». А Иван Пантелеевич, преобразившийся, совсем не похожий на себя, стоял на палубе у борта и подзадоривал футболистов:
– Эх, мазила! Кто же так бьет! Пасуй, пасуй! Костя, нападай! Эх, Чижов!
Мяч уже дважды побывал в воде. Страсти на причале и на палубе разгорались. Наконец пришел береговой надзиратель и потребовал немедленно прекратить нарушение портовых порядков.
– Ладно, ребята, заканчивайте, – весело сказал боцман. – А вечером идем на тренировку!
В этот момент по причалу проходил моряк стоящего по соседству норвежского парохода «Луиза», приписанного к порту Берген. Мяч подлетел к норвежцу, и тот «принял» его на ногу. Этого-то, видимо, так страстно и ожидал Иван Пантелеевич. Хотя норвежец ударил очень недурно, боцман «Октября» сморщил лицо и пренебрежительно сказал: «Слабовато».
И тут начался разговор о встрече. Иван Пантелеевич крикнул радиста Жаворонкова и сам пошел на причал.
Норвежец знал английский язык.
– Ну что, ребята, вызовем команду «Луизы» на матч, – предложил Родионов. – Нечего бояться.
– Вызовем, – восторженно отозвался Костя Чижов. – Устроим международную встречу.
– Так вот, Павлик, – возбужденно продолжал Иван Пантелеевич, – скажи камраду, что так, мол, и так. Вызываем вас сыграть с нами в футбол вызываем, мол, дескать, на товарищескую встречу. А то вчера…
На предложение Павлика Жаворонкова норвежец одобрительно закивал головой и сказал, что вызов передаст команде своего парохода.
«А то вчера…» Что могли означать эти слова нашего боцмана?
