И снова — звонкий смех, хлопанье в ладоши, радостные вскрики.
«Ну, что ж, — подумал я, возвращаясь на газон. — Раз там и без меня есть мужчина, было б глупо отступать…»
И я подошел к роще смоковниц, заслонявшей от меня людей, чьи голоса я слышал.
— Lupe! Lupe! Mira, que bonito! (Аюпе, Люпе, погляди, какая прелесть!)
— Ah, pobrecito! Echalo, Luz! Echalo! (Ax, бедняжка! Пусти ее, Люс! Пусти!)
— Voy luego. (Сейчас.)
Я нагнулся и осторожно раздвинул крупные шелковистые листья. Очаровательное зрелище представилось моим глазам.
Я увидел круглый бассейн, диаметром в несколько сажен, со всех сторон окруженный высокими смоковницами, чьи гигантские горизонтальные листья прикрывали его от солнечных лучей.
Вокруг бассейна шел невысокий фарфоровый барьер с желто-зеленым орнаментом.
Посредине била и пенилась сильная струя воды. Преломляясь в ней, золотые рыбки, плававшие в бассейне, казались бесчисленными.
Несколько дальше из бассейна вытекал ручей, весь в водяных лилиях. Высокая, гибкая шея лебедя белела на фоне плавучих листьев.
Другой лебедь, самец, стоял на берегу, чистя клювом свои белоснежные перья.
А в бассейне плескались две прелестные девушки в зеленых туниках без рукавов, с поясками. Вода доходила им до талии и была так прозрачна, что я ясно различал на дне маленькие ножки купальщиц.
Их пышные волосы свободно ниспадали на плечи. Девушки были очень похожи друг на друга — обе высокие, грациозные и стройные.
Черты лица были тоже очень сходны. Всякий сразу понял бы, что это сестры, хотя по цвету кожи они и отличались друг от друга. Словно более темная кровь струилась в жилах одной из них, просвечивая сквозь нежную кожу и придавая ей оливковый оттенок. Волосы были черны, как смоль, а еле заметный темный пушок над верхней губой подчеркивал ослепительную белизну зубов. Большие черные миндалевидные глаза, казалось, глядели не на вещи, а сквозь них. Весь облик этой девушки невольно напоминал мавританскую Испанию. Она явно была старшей из двух купальщиц.
Вторая представляла совсем иной тип. То была блондинка с золотыми волосами. Большие, широко открытые голубые глаза, длинные и пышные волосы, кожа не такая шелковистая, как у сестры, но нежная, с очаровательным румянцем. Под лучами солнца руки этой девушки казались такими же бескровными и прозрачными, как и крохотная золотая рыбка, судорожно бившаяся в ее пальцах.
— Ah! que Barbara! Pobrecito-ito-ito! (Ax какая ты жестокая! Бедная рыбка!)
— Со meremos.(Мы ее съедим.)
— Ah!., no, echalo, Luz, о tirare la agua en suos о jos! (Ax!.. Нет, пусти ее, Люс, или я тебе забрызгаю глаза.) — И девушка нагнулась к воде, как бы собираясь исполнить угрозу.
— Ya! No! (Ах так! Ну нет!) — решительно отвечала Люс.
— Guanda te! (Берегись!)
И темноволосая девушка, зачерпнув ладонями воду, обрызгала сестру. Та сейчас же выронила рыбку и ответила тем же.
Разгорелась веселая и оживленная потасовка. Радужные брызги летали над головами девушек, скатываясь по прядям блестящих волос, и обдавали лебедя…
Но тут мое внимание было отвлечено хриплым голосом. Оглянувшись, я увидел толстую негритянку, которая лежала под деревом и, опершись на руку, со смехом глядела на сражавшихся…
Ее-то голос я и принял за мужской…
Внезапно осознав всю нелепость своего положения, я хотел уйти. Но внезапный и резкий крик заставил меня снова повернуться к бассейну.
Лебеди отчаянно хлопали крыльями по воде, рыбки метались из стороны в сторону и в ужасе выскакивали из воды, птицы испуганно кричали.
Я бросился вперед, чтобы посмотреть, чем вызывалась суматоха, и увидел негритянку, которая, вскочив на ноги и указывая рукой на барьер, вопила не своим голосом:
— Ninas, ninas! El cayman! El cayman! (Дети, дети! Кайман! Кайман!)
Я взглянул на противоположную сторону бассейна. Ужасное зрелище представилось мне. Безобразный мексиканский кайман медленно переползал барьер. Его длинное тело извивалось на водяных растениях.
Короткие передние лапы, покрытые чешуей и складками, уже находились на барьере, мощное тело напрягалось перед прыжком. Чешуйчатая спина с длинным зубчатым гребнем блестела от влаги; глаза, обычно тупые, яростно блистали в своих выдающихся глазницах.
У меня был с собой карабин. Вскинуть его к плечу и прицелиться было делом одной секунды. Грянул выстрел, и пуля угодила кайману между глаз, но скользнула по твердому черепу, словно по стальной броне. Выстрел мой оказался бесполезным, если даже не вредным: раздраженное животное бросилось в воду и понеслось прямо к девушкам.
Сестры уже давно бросили свою веселую игру. Они совершенно растерялись и вместо того, чтобы выскочить на берег, неподвижно стояли, дрожа от страха и сжимая друг друга в объятиях.
Одним прыжком перескочил я барьер и, выхватив саблю, побежал по бассейну.
Девушки стояли почти посредине водоема, но кайман попал в него раньше меня, а вода мешала мне двигаться. К тому же дно было скользкое, и я два или три раза падал. Но я тотчас вскакивал и с отчаянной энергией бросался вперед, громко крича девушкам, чтобы они бежали на берег.
Несмотря на мои крики, перепуганные девушки даже не пытались спастись. Страх приковал их к месту…
Кайман несся к ним со страшной быстротой. Он уже находился шагах в шести от купальщиц; его длинная морда торчала под водой, в мощных челюстях сверкали четыре ряда острых зубов.
Я застонал от отчаяния. Глубокая вода сковывала мои движения. Чтобы встать между кайманом и его жертвами, я должен был пробежать почти вдвое больше, чем уже пробежал.
— Опоздаю!..
И вдруг кайман свернул в сторону: он наткнулся на подводную трубу.
Это задержало его всего на несколько секунд, но я успел добежать до девушек, и встать так, чтобы принять на себя его нападение.
— A la orilla! A la orilla! (На берег! На берег!) — кричал я, подталкивая девушек левой рукой и в то же время вытягивая правую, вооруженную
