Мистер Гулам Вилабджи ждал их у входа.
— Добро пожаловать! Добро пожаловать! Миссис Вилабджи как раз приготовила на ленч свою знаменитую на весь мир курицу карри и шафрановый рис и будет опечалена, если вы не отведаете ее с нами.
— Я могу позаимствовать на время ваш словарь?
Мистер Вилабджи с хитрым видом потер кончик носа.
— Генерал Баллантайн постоянно держал такой же у себя на столе. И когда я приносил сообщение из Швейцарии, всегда его раскрывал. Может быть, мемсагиб фон Вельберг прислала вам шифр? — Он закрыл ладонями уши. — Нет-нет, ничего мне не говорите. Я как та мудрая обезьянка, что не слышит зла. Нам, тайным агентам, полагается хранить молчание.
Ленч удался на славу, но Леон едва прикоснулся к курице — ему не терпелось составить сообщение для Евы. Как только девочки убрали пустые тарелки, он уединился в кабинете мистера Вилабджи и за двадцать минут справился с нелегким делом. Излив чувства, он объяснил отсутствие Пенрода и добавил:
«Теперь зпт когда мой дядя переведен в Каир зпт я пребываю в полном неведении тчк жду всю имеющуюся у тебя информацию тчк с любовью Баджер»
Ответ пришел спустя четыре дня. Леон расшифровывал его в кабинете мистера Вилабджи с помощью макмиллановского словаря. Ева коротко изложила все, что узнала за время визита в Германскую Восточную Африку, где Отто встречался с фон Леттов-Форбеком и Коосом Делареем. Речь шла о заговоре с целью поднять восстание в Южной Африке. Далее перечислялось все то, о чем Деларей просил Отто.
Просмотрев список, Леон тихонько присвистнул.
— Пять миллионов германских марок золотом! Это почти два миллиона фунтов стерлингов. За такие деньги можно купить всю Африку.
Некоторое время он сидел, размышляя над шансами заговорщиков по осуществлению их дерзкого плана. На память пришел Хенни Дюран, в душе которого крепко укоренились ненависть и обида. А ведь там, в Южной Африке, вполне наберется еще тысяч сто таких же, обученных и опытных солдат. Дай им средства, и они за несколько дней захватят всю колонию. Да, чертов план вполне может сработать. Но как его предотвратить?
В дверь постучал мистер Вилабджи.
— Еще одно сообщение. Только что поступило.
Он подошел к столу и положил перед Леоном запечатанный конверт.
На этот раз расшифровка заняла всего лишь несколько минут.
— Воздушный корабль! Не пароход, а огромный дирижабль. И Ева узнала маршрут, которым они полетят. Теперь бы выяснить, когда это случится.
После завтрака граф Отто провел всех по ступеням к замку, где уже выстроились в ряд пять огромных черных лимузинов, произведенных на заводе Мирбаха. Неподалеку, в сопровождении жен, прохаживались пять высокопоставленных офицеров из военного министерства. Женщины нарядились так, словно собрались на скачки — все с зонтиками и в шляпках с перьями; мужчины, в парадной форме, с саблями на перевязях, блистали медалями и усыпанными бриллиантами орденами. Этикет соблюдался настолько строго, что размещение всех по машинам — в полном соответствии с бюрократической иерархией — потребовало времени, и в итоге Ева оказалась в третьем автомобиле, в компании некоего адмирала флота и его толстой супруги с лошадиным лицом.
Дорога до крупнейшего завода Мирбаха заняла двадцать минут. Подъехав к главным воротам окружавшего завод ограждения из колючей проволоки, граф Отто, сидевший за рулем головного лимузина, посигналил в клаксон. Ворота открылись, и вереница автомобилей медленно проползла мимо охранников, исполнивших положенный ритуал с оружием и вновь неподвижно застывших.
То был первый визит Евы в святая святых инженерной империи Отто фон Мирбаха, площадь которой составляла почти двенадцать квадратных километров. Дороги здесь были вымощены булыжником, а на расположенной напротив главного административного здания площади красовался внушительный мраморный фонтан, бивший струями воды на высоту не менее пятидесяти футов. Три ангара, в которых стояли воздушные корабли графа Мирбаха, находились в дальнем углу комплекса. Высокие и просторные, словно готические соборы, они поражали своими размерами.
Стоял чудный солнечный день, и гости графа Отто, оставив автомобили у высоких подъемных дверей центрального строения, неторопливо проследовали к креслам, спрятанным от солнца под большими зонтами, на каждом из которых красовался герб рода Мирбахов. Едва все расселись по местам, как между рядами прошли три официанта с серебряными подносами, уставленными хрустальными бокалами с шампанским. Когда каждый из присутствующих получил свой бокал, граф Отто поднялся на помост. Произнеся короткую, но содержательную приветственную речь, он изложил собственное видение той роли, которую должны будут сыграть его дирижабли в ближайшие судьбоносные годы.
— Способность оставаться в воздухе на протяжении длительного времени — вот их главная отличительная черта. Теперь мы с легкостью можем совершать беспосадочные перелеты через Атлантический океан. Вылетев из Германии, любой из моих дирижаблей, будь то пассажирский или грузовой — со ста двадцатью тоннами бомб! — окажется в Нью-Йорке не позднее чем через трое суток. Для возвращения ему не требуется дозаправка. Перед нами открываются потрясающие возможности. Наблюдатели могут неделями парить над проливом Ла-Манш, внимательно следя за вражеским флотом и передавая в Берлин данные о его местоположении.
Будучи человеком практичным, Отто постарался не утомлять аудиторию, половину которой составляли женщины, слишком большим количеством технических деталей. Рисуемая им картина была ясной и понятной, мазки — яркими и красочными. Ева знала, что речь продлится не более семи минут: фон Мирбах давно просчитал, что по истечении четырехсот секунд внимание среднестатистического слушателя к выступлению любого, даже самого вдохновенного оратора неизбежно ослабевает. Она тайком засекла время по своим золотым наручным часикам с брильянтами и, когда Отто остановился, с улыбкой отметила, что ошиблась всего на сорок секунд.
— Друзья мои и высокие гости. — Фон Мирбах повернулся к гигантским дверям ангара и широко раскинул руки, словно обращающийся к оркестру дирижер. — Встречайте «Ассегай»!
Массивные двери поехали вверх, и взорам присутствующих предстало восхитительное зрелище. Гости вскочили и разразились аплодисментами: чтобы хорошенько разглядеть огромного, в сто десять футов высотой, монстра, занимавшего все пространство ангара вширь и лишь пару футов не достававшего до потолка, им пришлось задрать головы. На носу дирижабля ярко-красными десятифутовыми буквами было выведено его имя — «Ассегай». Граф Отто выбрал его в память о своей африканской охоте на льва. Дирижабль был «просчитан» со всей тщательностью: грузоподъемность его водородных камер в точности уравновешивала дедвейт корпуса, который равнялся ста пятидесяти тысячам фунтов. Затаив дыхание, гости наблюдали за тем, как десять человек подняли аппарат с посадочной платформы, на которой воздушный корабль покоился, находясь на земле. На фоне дирижабля рабочие напоминали муравьев, тянувших на себе тело громадной медузы.
Дирижабль медленно вывели через двери на солнце, отразившееся от внешней обшивки слепящим блеском. Мало-помалу взорам собравшихся открылся весь корпус «Ассегая». Рабочие подтянули дирижабль к расположенной в центре летного поля причальной мачте. Теперь, когда дирижабль оказался на открытом пространстве, выявились и его истинные размеры. Длина «Ассегая» равнялась 795 футам, что более чем в два раза превышало длину футбольного поля. Четыре массивных двигателя помещались в овальных мотогондолах, висевших на металлическом каркасе под килем. Из главного салона добраться до них можно было по мостику, тянувшемуся от носа до кормы корабля. Два двигателя располагались под носовым отсеком, еще два — с целью более эффективного управления дирижаблем при полете — на корме. Вниз от каждого рычага подвески вел трап, по которому дежурный механик мог спуститься к двигателю — как для текущего ремонта, так и для того, чтобы исполнить поступающие с командного мостика по телеграфу распоряжения об изменениях в режиме работы. Пропеллеры были изготовлены из клееной древесины, а передние кромки шести тяжелых лопастей покрыты медью.
