— Интересные времена нас ожидают, — пробормотал Леон себе под нос.
Если все пойдет так, как он рассчитал, «Ассегай» появится в Рифтовой долине с севера. Выше десяти тысяч футов они подниматься не станут из-за угрозы кислородного голодания.
Возможность того, что «Ассегай» останется незамеченным, пролетая над Рифтовой долиной, Леон исключал полностью. Чунгаджи успеют предупредить, и у него вполне хватит времени поднять «Бабочку» в воздух.
— И что потом? — спрашивал он себя. — Перестрелка? Воздушная дуэль?
Смешно. Судя по иллюстрациям в журнале, «Ассегай» оснащен по меньшей мере тремя или четырьмя пулеметами «Максим» и обеспечен опытными пулеметными расчетами. Да и вести прицельный огонь гораздо легче с дирижабля, чем с аэроплана. Вступать с ними в бой, имея на борту двух масаи с винтовками, равнозначно самоубийству. Леон, правда, выпросил у Хью Деламера две гранаты с таким расчетом, чтобы поднявшись над «Ассегаем», сбросить их на его выпуклый корпус. В баллонетах дирижабля около трех миллионов кубических футов водорода, и взрыв получился бы впечатляющий, но у гранат всего лишь шестисекундная задержка, и улететь на безопасное расстояние за это время «Бабочке» не по силам.
— Самому поджариться много ума не надо. Нет, тут нужен план получше, — вздохнул Леон. — Так что думай. Согласно сообщению Евы, до отправки дирижабля из Вискирхе осталось всего пять дней, а я еще и взлетную полосу не испытал. Завтра же возвращаюсь в Перси-Кэмп, сажусь в «Бабочку» и прилетаю сюда.
Ночь Леон решил провести у хижины, чтобы с утра пораньше отправиться в путь. Пообедав кашей из маниоки, они с Лусимой долго сидели у костра. Шаманка была в хорошем настроении, и он попытался воспользоваться этим, чтобы поговорить о Еве и, может быть, узнать, что ждет их впереди. Провести ее, разумеется, не удалось — Лусима сразу поняла, что скрывается за внешне невинными вопросами, но Леон не сдавался. После того как он не в первый уже раз повторил, что любит Еву, Лусима кивнула:
— Да, маленький цветок достоин такой любви.
— Однако ее забрали у меня, и теперь я в отчаянии. Боюсь, что никогда больше не увижу ее.
— Отчаиваться нельзя, М'бого. Без надежды мы ничто.
— Мама, ты говорила как-то о большой серебряной рыбе в небе. О рыбе, которая несет надежду и богатство…
— Сын мой, я старею и все чаще говорю глупости.
— Мама, это первая глупость, которую я от тебя услышал. — Он улыбнулся ей, и она улыбнулась ему. — Похоже, эта рыба, о которой ты не помнишь, скоро появится в нашем небе.
— Возможно все, но я ничего не знаю о рыбах.
— А я-то по глупости думал, ты подскажешь своему сыну, как ее поймать.
Лусима долго молчала, потом покачала головой:
— Про рыбу я ничего не знаю. Об этом лучше спросить у рыбаков. Хотя бы у тех, что живут у озера Натрон. Может, они научат?
Несколько секунд Леон смотрел на нее ошалелыми глазами, потом стукнул себя по лбу.
— Дурак! Мама, твой сын дурак. Озеро Натрон! Конечно! Сети! И как я сразу не понял!
Оставив Лойкота и Ишмаэля на горе и захватив с собой Маниоро, Леон поспешил в Перси-Кэмп.
Из лагеря вылетели почти сразу. На этот раз, чтобы не рисковать, Леон посадил «Бабочку» подальше от опасного места. Поторговавшись с вождем, купили четыре старые, рваные сети, длиной примерно по двести шагов каждая. В последнее время ими не пользовались, так что они были сухие, и все равно весили слишком много, чтобы перевезти все сразу. В результате Леону пришлось совершить четыре рейса между Натроном и Лонсоньо, причем каждая посадка на горном «пятачке» становилась испытанием его пилотских навыков. Быстрое снижение на большой скорости означало жесткое касание, и он боялся, что шасси в конце концов не выдержат.
К полудню второго дня все четыре сети были на месте. Их расстелили, почистили, а потом сшили парами, так что в итоге получилось две сети по четыреста шагов. Леон понимал, что действовать придется без подготовки и что у них будет только один шанс выбросить сеть таким образом, чтобы она намоталась на пропеллер двух задних двигателей. Если «Ассегай» потеряет скорость, «Бабочка» успеет вернуться на Лонсоньо за второй сетью, догнать дирижабль и атаковать его во второй раз.
Многое зависело от того, насколько аккуратно будет свернута сеть. Сброшенная из бомбового люка, она должна развернуться должным образом и зацепиться за пропеллер. Как только это случится, ее следует побыстрее отцепить от крючьев, чтобы аэроплан не оказался на привязи, потому что тогда «Ассегай» потащит его за собой хвостом вперед, и крылья с хвостом просто сломаются. Предусмотреть все заранее было невозможно, и успех маневра зависел от многих факторов: слаженности действий всей команды, расчета, быстроты реакции и, конечно, доброй старой удачи.
К вечеру четвертого дня «Бабочка» стояла в начале короткой взлетной полосы, носом к обрыву. Двадцать человек были готовы в любой момент помочь ей отправиться в полет. На рассвете и закате каждого дня Лойкот выходил на связь со своими чунгаджи, цепочка которых протянулась через все масайские земли. Едва ли не все морани на этой огромной территории вглядывались в небо, и каждый надеялся первым заметить приближение громадной серебряной рыбы.
Леон и его команда сидели под наспех сооруженным навесом у фюзеляжа «Бабочки», чтобы при поступлении сигнала в считанные секунды занять места в кабине аэроплана. Оставалось только ждать.
Издалека это напоминало стену. Плотную, нерушимую стену, растянувшуюся через восточный горизонт, от тускло-коричневой пустыни до молочной голубизны небес. Ева была одна в гондоле управления. Воздушный корабль стоял на причале, и она, как и все офицеры, тоже несла вахту. Остальные члены команды отдыхали после ночного перелета. Граф Отто находился в мотогондоле, где помещался левый передний двигатель. Четыре часа напряженной работы результата не дали: завести двигатель не получилось. Удалось лишь оценить масштаб ущерба. Теперь они разбирали картер, чтобы выяснить суть проблемы.
Подавать или не подавать сигнал тревоги? Принять решение было непросто. Ева колебалась, но за эти несколько минут нерешительности стена закрыла собой весь восточный горизонт и приближалась с поразительной скоростью. Теперь стена уже не выглядела плотной — она вихрилась, клубилась и разворачивалась, как густое облако желтого дыма. Ева вдруг поняла, что это такое. Об этом писали побывавшие в пустыне путешественники. Природное явление, опасное безумство стихии…
— Хамсин! — выдохнула она и метнулась через мостик к бортовому телеграфу.
Ручку вниз — и в оглушающем звоне утонули все прочие звуки.
Толком не проснувшись, люди вскакивали с матрасов и замирали, глядя на катящийся через пустыню песчаный вал. Одни, потрясенные ужасающими размерами и злобным неистовством соединившихся воедино сотен вихрей, молчали; другие, охваченные паникой и смятением, кричали что-то друг другу.
Граф Отто, первым взбежавший по трапу, тоже остановился, но только на секунду. В следующее мгновение он раздавал приказания. Через пару минут два из трех рабочих двигателей были запущены, и граф дал знак сниматься с якоря.
Третий двигатель в левой передней мотогондоле так и не завелся. У оставшегося с ним инженера ничего не получалось.
— Принимайте командование, Лутц! — крикнул граф. — Я займусь мотором.
С этими словами он спустился по трапу.
Заняв его место, Лутц в первую очередь открыл все восемь газовых клапанов, и «Ассегай» так внезапно задрал нос, что всех, кто не успел ухватиться за поручни, бросило на пол. В следующее мгновение полмиллиона кубических футов газа потянули дирижабль вверх.
Атмосферное давление упало столь резко, что стрелка барометра заметалась по шкале. Лутц, страдавший от воспаления пазух, вскрикнул и невольно вскинул руки, закрывая уши. Из лопнувшей барабанной перепонки тонкой струйкой потекла кровь. Скорчившись от боли, он рухнул на колени. Никого из офицеров, кто мог бы заменить командира, на мостике не было. Ева ухватилась за поручни и, кое-как поднявшись, добралась до Лутца прежде, чем он потерял сознание.
