— Мистер Джонас, — сказал я, — то, что вы сейчас рассказали, очень важно. Что вы сделали, когда подъехали к дому своего хозяина?
— Ну, я как только увидел, что под окном еще и «альфа» и в доме горит свет, так я вспомнил, что он мне говорил, что бы я вечером не приходил. Ну, я развернулся и поехал домой.
— Прекрасно, мистер Джонас. Вы можете завтра утром, скажем в девять, быть дома?
— Конечно, мистер Рондол.
— Отлично. Я позвоню вам в это время и заеду за вами. Вы покажете мне, как стояли машины под окном, мы оформим ваши показания для апелляционного заявления. Договорились?
— Конечно, мистер Рондол, Буду ждать вас. Если бы только я мог как-то помочь бедному мистеру Гереро. Я ведь от него никогда ничего плохого не видел…
Конечно, можно было бы оформить показания Джонаса и сегодня, но я все-таки хотел вначале проверить, на какой машине ездит Урсула Файяр. Это было очень важно. Если все-таки Джонас путает…
Я давно уже не ездил с такой скоростью. Мой «тойсун» негодующе завывал, но я не обращал на него никакого внимания. Если бы я даже знал, что разорюсь на штрафах, я все равно не снизил бы скорость. К счастью, полиции не было, и минут через тридцать я уже был на Уилсон-стрит у длинного здания полицейского управления. К счастью, был на месте и Херб Розен, мой старинный знакомый. К счастью, он даже обрадовался, увидав меня.
— А, судейская крыса, — прорычал он со свойственным ему юмором, — эти электронные машины не сделали еще тебя безработным?
Он дружески хлопнул меня по спине. Я не маленький человечек, я вешу сто семьдесят фунтов, и во мне нет ни капли жира, но от прикосновения лапы Розена я чуть не упал. Но я согласен был на все.
— Херб, — сказал я, — сделай мне одолжение. Я редко прошу тебя о чем-нибудь.
— Ну, давай выкладывай.
— Узнай мне, только сейчас же, на какой машине ездит некая Урсула Файяр.
— Это жена самого Файяра, что ли?
— Она самая.
— Эге, Язон, ты, я вижу, еще не совсем безработный. В том мире, где вращается миссис Файяр, деньги растут на деревьях. Посиди тут минутку…
— Спасибо, Херб, я как раз проверю, не сломал ли ты мне позвоночник.
Вернулся он через несколько минут и подмигнул мне.
— Не чета твоему «тойсуну». Ты все еще ездишь на этом маленьком японском катафалке?
— Херб, — простонал я, — меня не интересует мой «тойсун». Хочешь, я подарю его тебе? Меня интересует машина миссис Файяр.
— Красная «альфа-супер». Номер джи пи эйч шестьдесят два двести одиннадцать. Стой, куда же ты, ты ведь обещал подарить мне свой «тойсун»?! — несся за мной бас Розена, когда я вылетел из полицейского управления.
Я посмотрел на часы. Половина восьмого. Гизела уже давно ушла из конторы. Я поехал к себе домой. Я просто не находил себе места от возбуждения. Мне обязательно нужно было с кем-нибудь поговорить. Меня просто распирало это желание. Если я ни с кем не смогу поговорить — я просто лопну. Я позвонил на Санрайз-бульвар. Мне не хотелось лопаться, мне хотелось услышать голос Одри Ламонт.
Но, увы, ее не оказалось дома. Конечно же, так она и сидит дома, ожидая, а не позвонит ли вдруг сам Язон Рондол.
Профессор был очень любезен. Он спросил меня, как идет мое психологическое исследование.
— Похоже, мистер Ламонт, что это уже не чистая психология.
— То есть, дорогой Рондол?
Ну-ка, проверим, какую реакцию вызовет Джонас у ученого, который, как он сам говорит, признает только факты. Я подробно изложил разговор с Джонасом. Профессор был более чем внимателен. Он задавал мне вопросы о Джонасе, о том, могут ли сыграть его показания какую-нибудь роль для апелляционного суда, когда он может дать эти показания и так далее. Мне было неловко отнимать у него столько времени, но профессор и слушать не хотел моих извинений.
— Надеюсь, вы скоро у нас будете, — сказал он.
— Я был бы рад, профессор. Как только найду подходящий предлог.
— А Одри вам мало? Я понимаю, что отставной профессор физики — далеко не самый интересный собеседник в мире, но Одри уже трижды спрашивала про вас.
Я почувствовал, как расплываюсь в глупейшей и счастливой улыбке.
— Передайте ей, пожалуйста, привет.
— С удовольствием. Так приезжайте же, Рондол. Даете слово?
— Даю, — сказал я с торжественностью, которая меня даже испугала.
Я пошел в ванную и долго смотрел на себя в зеркало. Смотрел с симпатией и брезгливой жалостью, с какими смотрят обычно на юродивых и на тяжелобольных.
Утром я не выдержал и позвонил Джонасу на четверть часа раньше условленного срока. Никто не ответил. Должно быть, он возится в своем саду, подумал я, или занят уборкой, о которой так убедительно рассказывал мне. Через пять минут я позвонил снова. И снова никто не ответил. Не слышит звонков из-за включенного пылесоса. В девять я позвонил снова и держал трубку у уха минуты две. Даже если бы у него был жесточайший запор, он все равно успел бы подойти к телефону. Идиот, все-таки возится в саду. Впрочем, наверное, и из своего крошечного садика он бы услышал телефонные звонки.
Я поехал в Элмсвиль и вскоре уже подходил к его домику под ярко-красной черепичной крышей. На этот раз он не вышел к калитке. Я толкнул со — как и накануне, она была не заперта — и вошел в садик.
— Мистер Джонас, — позвал я.
Тишина. Откуда-то доносился детский плач и успокаивающий женский голос. Они не нарушали тишину. Они даже делали ее более совершенной, полной. Я постучал в дверь. Не знаю почему, но я уже знал, что никто не ответит мне. Владелец этого домика не тот человек, чтобы назначать свидание и уйти. Поэтому он должен быть дома. Просто он не слышит моего стука.
Он, действительно, не слышал моего стука, как не слышал раньше телефонных звонков. Потому что лежал в маленькой прихожей, неловко подложив руку. На нем была какая-то детская голубенькая пижамка с мурашками, а рядом на полу расплылась черная лужица. Я не раз видел такие лужицы и знал, как странно темной выглядит чаще всего кровь. К тому же солидные люди не ложатся в пижамах на пол в прихожих. Я осторожно нагнулся над Джонасом. Стреляли почти в упор. Промахнуться на таком расстоянии было невозможно.
Мне показалось, что я слышу чье-то дыхание. Я поднял голову, чтобы оглядеться, и увидел перед собой молодого коренастого человека со сросшимися на переносице бровями. Прямо на меня смотрел раструб глушителя пистолета.
— Что это значит? — спросил я и механически отметил про себя глупость вопроса. Человек с пистолетом тоже, наверное, понял, что я лишь тяну время. Пистолет всегда значит одно и то же.
