— Типа шуры-муры?
— Не обязательно. О том инциденте мы с Ваней еще побеседуем. Пока пусть расслабится. А тебе будет еще одно поручение. Съезди к жене Дронова на работу. Она на почте денежные переводы принимает, заказные письма, посылки выдает. Зовут ее Лариса Алексеевна. Узнай, во сколько она тридцатого мая вернулась с работы, и был ли Иван в это время дома. Спроси также, когда Иван в тот день пошел забирать с выпаса скотину и когда вернулся. Соображаешь?
— Понял. Сделаем.
— Знаешь что, ты с работы ее не выдергивай, а отлови, когда она домой пойдет. Не будем лишний раз трудовой коллектив напрягать. К ней и так участковый из-за Ванькиных дебошей, наверное, каждые две недели наведывается.
— А как я ее узнаю?
— Запросто. Она на матрешку похожа.
— Не понял!
— У нее лицо как у матрешки. Вздернутый короткий носик, широко поставленные голубые глаза, губки бантиком. Соломенного цвета волосы. Не ошибешься.
— А фигура?
— Ох, Жарких! Замечательная у нее фигура. В этом смысле на матрешку она не похожа.
— Павел Петрович, а вы не боитесь, что Дронов с ними уже договорился о том, какие нужно давать нам показания? Ну, я имею в виду Лынова и жену.
— Не смеши. Ты Дронова видел? Можешь представить, как он инструктирует друзей и родственников насчет нужных ему показаний? Оговаривает с ними все детали… Правда, Лариска может послать тебя в интимное место вместе с твоими вопросами, если будет не в духе. Она баба резкая. Но, думаю, ты с ней справишься.
Они подошли к машине майора. Посохин открыл дверцу.
— У нас в школе была учительница биологии, — сказал он, ухмыльнувшись. — Имя только забыл. Она год отработав, потом куда-то переехала. Так вот, начиная на уроке опрос, она всегда говорила: «А теперь, ребята, давайте побеседуем». С тех пор, как только произношу «побеседуем», ее всякий раз вспоминаю.
— Что, шеф, часто получали двойки по биологии?
— Не угадал. С пятого класса благодаря одной девчонке в школе я учился весьма прилично, хотя и работаю на данный момент в милиции.
— В полиции, господин майор! — потряс поднятой вверх дубинкой Жарких.
— Да, это звучит гордее.
— А что это была за девчонка, Павел Петрович?
— Хорошая была девчонка. Правильная. Круглая отличница!
— Кроликов кормить собираешься? — спросил Жарких, с осторожностью притворив свежевыкрашенную калитку.
Лынов перестал рубить траву и воткнул топор в колоду.
— Ага. Привет, Серега. Как там яблони твои поживают?
— Как новые. Мать не нарадуется. Привет, — протянул ему руку Жарких. — Разговор есть.
Поздоровавшись, Лынов рассовал нарубленную траву по кроличьим клеткам и, достав пачку «Примы», присел на колоду.
— О чем говорить будем? Только недолго. Дел до энтой матери.
— Позапрошлый понедельник помнишь? — опустившись на корточки, спросил Жарких.
Лынов поднял глаза к небу и стал похож на раннехристианского святого, изможденного и печального.
Старший лейтенант машинально бросил взгляд вверх. Величественно плывшие на юго-восток облака были такими белыми, что ему захотелось зажмуриться.
— Тридцатое мая? Помню, — вытаскивая сигарету из пачки, сказал Лынов без тени сомнения.
— Дрын к тебе когда в тот день пришел?
— Дрын? В одиннадцатом часу. А что?
Вдруг скривившись, Лынов сказал с возмущением:
— Чего ты как сиделый раскорячился? Задницу пристрой по-человечески.
Старший лейтенант выпрямился и оглядел двор.
— Вон там чурбачок выбери. — Хозяин указал ему зажатой между пальцами сигаретой на лежавшую у сарая кучу распиленных, но не колотых дров.
Старший лейтенант направился к сараю.
— Сосновые не трогай. Штаны вымажешь. Не, дубок сыроват. Березку лучше возьми.
Жарких принес увесистый березовый чурбак и, приладив его стоймя, сел.
— Александр Иванович, время точнее можешь вспомнить?
— Точнее? Минут пятнадцать или даже двадцать одиннадцатого было. Стемнело уже.
— А ушел он когда?
— Утром. Во вторник. Не, — вдруг помотал головой Лынов, — в обед. Начало первого уже было. Мы тогда нехило погуляли.
— Сколько выпили?
— Сначала мы пивка пару литров засосали. Потом сосед принес литр водяры — я ему обещал в следующий окот двух крольчат подарить. Через час где-то он к бабке Марусе еще сбегал и третью бутылку принес. Эта, по-моему, уже лишняя была.
— Что за сосед?
— Дед Вася. На той стороне улицы живет. Четырнадцатый дом. Хороший мужик.
— Понял. Дронов потом точно никуда не уходил от тебя?
— Нет. Мы как в четыре часа легли в сарае на сене, так и проспали до утра. Тьфу, до обеда! А чего случилось-то?
— Ты слышал, что Раиса Квасова утонула?
— Слышал. А Ванька тут причем?
— Они же с Квасовым Николаем друзья-приятели.
— Ну и что?
— Ничего.
— Ты что, хочешь сказать, это они Райку вниз по Лигани спустили?
— А вдруг? Надо проверить. Ты только не болтай никому.
— Ай, брось! Из Квасова убийца, как из меня художественная гимнастка.
— А Дрын?
— Дрын? Ванька со зла мог бы. Но он в тот день в настроении был. Вообще-то, если бы он Райку грохнул, я думаю, на ней тогда живого места не нашли бы. Он из нее котлету бы сделал. Когда вы ее вытащили, она как выглядела? Нормально, без синяков и переломов? Вы там от народа ничего не скрываете?
— Нормально, как утопленница. А Иван с Раисой не путался?
Лынов засмеялся.
— Ларка его тогда бы вместе с Квасовой на пару утопила.
— Он с Ларкой расписан?
— Все честь по чести! Без регистрации только мухи женятся. Если хочешь знать, Иван Райку на дух не переносил. Говорил, таких хитромудрых баб надо отправлять на перевоспитание в горные аулы. Чтобы джигиты их там, на свежем воздухе, раз по десять на дню кагалом под барабан дрючили. Для осознания природы вещей.
Лынов похрустел зажатой в руке сигаретой.
— Я тебе вот что еще скажу, беря вопрос шире: по мне, так всех койкоозабоченных русских баб и девок в горы отвозить надо. Причем за государственный счет. Ребятам тамошним будет не до бандитизма, а наш женский пол будет иметь самую разнообразную и счастливую личную жизнь. А то сейчас по телевизору по поводу этого вопроса одна программа за другой, одна программа за другой. С утра до вечера по всем каналам. Творческая общественность прямо не знает, что с нашими неудовлетворенными бабами делать.
— Это у нас артистки и телеведутки неудовлетворенные. Еще певухи всякие. Александр Иванович, давай вернемся от общего к частному. Дрын это при Квасове говорил?
