— Безусловно!
Варлей откинулся на спинку кресла.
— В ответ на мое предложение подождать вы будете ссылаться на ваше право, на свободу печати. Но я предложу вам…
— Одну минуту, — перебил я его. — За мое молчание вы предложите мне сто тысяч дин.
— А вы попросите пятьдесят тысяч выплатить вам сразу по прибытии в Делинджер, остальные — после операции? — засмеялся варлей.
Так между нами было достигнуто джентльменское соглашение.
По возвращении в Делинджер я получил чек на пятьдесят тысяч дин, а потом попросил выдать мне свидетельство о смерти Эдварда Тирбаха. В то время я не подумал ни о возрасте Тирбаха, ни о его здоровье.
Предвидя возможные разногласия относительно того, кем считать реципиента после операции, я хотел держать в своих руках нити этого дела, тем более что когда-то сам изучал законоведение…
— Свидетельства о смерти Тирбаха еще нет, — ответил мне Варлей.
Я посмотрел ему в глаза и улыбнулся.
— Для успешного завершения нашей сделки такое свидетельство надо составить.
— Это почти невозможно.
— Почему же? Ведь вы утверждали, что Тирбах обречен…
— Видите ли, фирма предвидит, что такое свидетельство осложнит идентификацию личности Эдварда Тирбаха.
Вот в чем дело! Значит, в Центре тоже понимали последствия операции и тем не менее шли на нее.
— Я думаю, что осложнения возникнут в любом случае.
— Возникнут, но их можно будет устранить. А свидетельство сделает их неразрешимыми.
— Вам знаком своенравный характер Эдварда Тирбаха. Вы вернете его к жизни, а он ради очередной сенсации изменит завещание и оставит вас без гонорара! Но если составить по всем правилам документ о его кончине…
После выдачи свидетельства о смерти Эдварда Тирбаха Варлей с нетерпением проговорил:
— Надеюсь, теперь вы готовы подписать соглашение?
— Не совсем.
— Что у вас еще? — В его голосе послышалось раздражение.
— Я бы попросил внести в соглашение пункт о том, что в случае неудачи с операцией все расходы на себя берет ваше Бюро.
Варлей начал было торговаться, но я отрезал:
— Если вы не готовы к операции, то я отказываюсь от своих обязанностей. Почему ваши эксперименты кто-то должен оплачивать? Я бы хотел знать, какие кандидаты в доноры у вас имеются?
Варлей удивился моей осведомленности в таких вещах и без обиняков доложил:
— Высший балл при исследованиях умственных способностей получил некий Боб Винкли.
Ознакомившись для видимости с данными кандидатов, я сказал:
— Ну что ж, я согласен на Винкли, но при этом прошу внести в договор определение о том, какую пересадку следует считать удачной.
— Разумеется, удачную с медицинской точки зрения.
— Мы с вами заинтересованы в том, чтобы Дуономуса признали Эдвардом Тирбахом. Однако может случиться, что пересадка мозга удастся, человек будет жить… Но кем он станет? Поэтому прошу внести в договор уточнение… В пункте десятом, где сказано о затратах на неудачную операцию, добавить: «Пересадка будет считаться удачной, если Рудольф Тирбах обретет отца».
Уже после подписания договора Варлей признался:
— Ну, дорогой Хьюз, не ожидал, что вы окажетесь законченным крючкотвором.
Это было первым признанием моих деловых способностей.
Операция прошла успешно. Варлей регулярно извещал меня о самочувствии пациента.
Я волновался и не мог отделаться от назойливого вопроса: кого я увижу в клинике — Тирбаха, Винкли или некий гибрид? Ведь ясно, что Боб Винкли должен будет играть роль Тирбаха. Но насколько убедительным и органичным окажется его поведение в образе могущественного финансиста? А с другой стороны, если поведение будет безупречным, как мне определить, кто же передо мной?
Меня буквально по пятам преследовала Лиз, настойчиво просила взять ее в клинику.
Пришлось обещать ей это.
Наконец я получил разрешение на встречу с Дуономусом.
Дежурный врач тихо открыл дверь палаты. В кресле сидел человек в элегантном светло-сером костюме и с фуляром из голубого шелка. Эдвард Тирбах, будем и мы называть его так, медленно приподнялся. Его неторопливые, точно рассчитанные движения были не знакомы мне… Но взгляд с резким и хитрым блеском принадлежал Бобу. Правда, иногда серые глаза моего друга почему-то казались голубыми и холодными, и все лицо становилось каким-то отчужденным.
— С кем имею честь, господа?
Я вспомнил, каким живым и выразительным было лицо Боба.
— Господин Хьюз со своей знакомой, — представил нас Варлей; Тирбах слегка наклонил голову. — Как вы уже знаете, господин Тирбах, Кларк Хьюз был уполномочен вашим сыном представлять его интересы при подготовке операции.
— Очень приятно, господин Хьюз, — сказал Тирбах. — Мне сказали, что вы проявили горячую заинтересованность в тэм, чтобы мне пересадили хороший мозг.
«Неужели он действительно никого не узнал? Тирбах Тирбахом, но Винкли должен был узнать хотя бы Лиз».
— Я всего лишь добросовестно выполнял свои обязанности, возложенные на меня Рудольфом, — проговорил я.
— Вы давно видели моего сына? — спросил Тирбах.
— Месяц тому назад.
— Какое впечатление Рудольф произвел на вас?
— Отзывчивый и обаятельный молодой человек с добрым сердцем. — Я сознательно налегал на эту сторону характера Рудольфа. — Узнав о том, что вы попали в беду, он без колебаний отказался от своей доли наследства, чтобы вернуть вам жизнь.
— К этому поступку я отнесусь так, как он того заслуживает. Однако вы перечислили второстепенные качества Рудольфа: обаяние, доброту, отзывчивость… Чувства, как правило, служат помехой в любом серьезном деле. А его ум, воля? Деловая хватка?
— Мне кажется, у Рудольфа есть все необходимое для успеха: живой ум, талант и завидная работоспособность.
— Неплохо. Однако он по-прежнему сторонится деловых операций? Даже моим воскрешением, будем говорить так, поручил заниматься вам, по сути, постороннему человеку.
У Дуономуса был мозг Боба Винкли, но образ мыслей — старого Тирбаха! Мне стало не по себе. Лиз смотрела на него неподвижным, скорбным взглядом; ей было трудно сдерживать свои чувства.
Тирбах налил в бокал из сифона какой-то напиток и стал медленно пить. А я невольно вспоминал, с какой жадностью, не переводя дыхания, утолял жажду Боб Винкли.
Дверь резко открылась, и в палату вошла молодая женщина. Белокурые локоны, прелестное лицо с нежным овалом… По множеству газетных фотографий я сразу же узнал Кэт Тирбах.
