Про таких иногда говорят: одержимый. Скажем точнее — смелый и верящий…
Гмелин беззаветно верил в то дело, которому посвятил жизнь.
Он смотрел на жизнь как на долг. И именно это святое чувство долга и погубило его впоследствии…
После первой, Астраханской экспедиции — неудачи, неудачи и неудачи. Гмелин мог спокойно отступить. Тем более, что второе его путешествие, на Кавказ и в Персию (и он понимал это), было связано с большим риском. В западных провинциях, куда держала путь экспедиция, шла междоусобная война.
Но путешественник все-таки рискнул. Поехал, несмотря на малочисленность и слабость своей экспедиции.
Глава XI. К ДАЛЕКИМ ЗЕМЛЯМ
Темень, хоть глаз выколи.
Порывистый ветер гасит факелы.
Один неверный шаг — и пропасть.
Но люди идут. Они знают, что, если сегодня не спустятся, завтра буран похоронит их здесь. Так сказал проводник, и потому путешественники идут. Сейчас они еще могут спуститься. Позже — верная смерть. Снежный саван.
Саван… Гмелин невольно ежится.
Впереди тревожно запела труба. Голос ее подобен крику раненой птицы. Птица плачет, зовет, но стая давно улетела.
Тоскует, печалится птица-труба. Тоскуют и печалятся люди. В темноте не видно их глаз. Гмелин знает: сегодня у многих в глазах боль. Но главное сейчас — идти вперед. Вернее, не вперед, а вниз.
Гмелин машет рукой, как бы отгоняя тревожные мысли:
— Эй, там впереди! Факелы остались?
— Никак нет. Последние сгорели.
По голосу путешественник узнает Федьку. Замечательный мальчик! Другие из прежней экспедиции далеко не все решились идти с ним. Казачок же сам напросился, помнится, так и сказал: «Мне без вас теперь никакой жизни нету!»
«Ах, Федька… А какая жизнь со мной? Голод, опасности, болезни… — Гмелин останавливается, вздыхает: — Интересно знать, вдохновляет ли кого-нибудь моя жизнь?! — И тут же отвечает сам себе: — Да, Федька… Наверное, казачок непременно станет в дальнейшем путешественником. Федька — моя надежда. Надежда! А хорошо было бы открыть какую-нибудь неизвестную ранее гору и назвать ее Надежда…»
— Федька… — зовет Гмелин.
— Что прикажете?
— Приказываю улыбаться. Так и передай: Гмелин, мол, приказали улыбаться.
— Слушаюсь… — Казачок оглядывается, но тут же спохватывается и застывает на месте: — В темноте-то не видать, кто улыбается.
Гмелин хлопает Федьку по плечу и, будто по секрету, шепчет:
— Надо же какой-то приказ отдать, а то подумают еще: упал в пропасть начальник.
Пронзительно гикнув, Федька исчезает.
А кругом тьма… хоть глаз выколи. Тьма давит на плечи, прижимает к земле. Надо бы остановиться, передохнуть. Но каждый понимает: медлить нельзя и, напрягаясь из последних сил, идет.
Снова раздался и замер над горами долгий крик трубы. Вновь тревога, сомнения, но Гмелин теперь не поддается им.
«Истина никогда не бывает конечной, — думает он. — В познании важен процесс, движение. Да, да, движение. Сие и есть главное в жизни путешественника. Не только результат и надежда на великое открытие толкают нас на служение отечественной науке. Более здесь имеет значение само путешествие, риск, борьба, муки. Это и вдохновляет людей, меня во всяком случае».
— Господин профессор! — чей-то насмешливый голос выводит Гмелина из задумчивости.
Рисовальщик Бауэр. В отряде он известен как первый весельчак и насмешник.
— Господин профессор, — загадочно произносит рисовальщик. — А вы, по-моему, ошиблись в экипировке экспедиции.
— В чем же? — Гмелин настораживается и ждет очередной шутки.
— Да вот… — Подобно всем насмешникам Бауэр говорит серьезно. — Да вот взяли лошадей, а не позаботились о кошке. Отличнейший проводник ночью.
— Безусловно, — медленно произносит Гмелин. — Безусловно. — И неожиданно, как опытный фехтовальщик, делает выпад: — А вы не беспокойтесь. Здешние кошки еще позаботятся о вас, Бауэр.
И как бы в подтверждение слов путешественника, рисовальщик вдруг видит рядом два больших желто-зеленых глаза.
— Пантера! — в ужасе кричит он и стреляет.
— Бывает, бывает… — Профессор дружески похлопывает художника по плечу. — У вас слишком развито воображение, Бауэр.
Рисовальщик смущается.
— Ничего, сударь, не огорчайтесь, — успокаивает его Гмелин. — Со мной еще хуже случалось. Однажды во время лихорадки в Ензели мне знаете что почудилось? Будто бы поручик Охотников… Вы помните его?
— Как же…
— Так вот, мне представилось, что Охотников — не кто иной, как наследник престола Павел. Я вел с ним обстоятельную беседу, жаловался, просил солдат, лошадей. Грозил и плакал даже. Судя по всему, вам до слез еще далеко.
Последние слова ученый произносит почти шепотом. Вновь нахлынули воспоминания, закружили, словно вихрь, взволновали до глубины души, унесли в прошлое: Ензели, Шемаха, Дербент, старые друзья: Борисов, Охотников… Как ни парадоксально, но дороже всего для него этот персидский период жизни.
С грустью и насмешкой вспоминает он свои первые мечты о славе, о том, как при его появлении в петербургских гостиных будут говорить: «А кто сей Гмелин?» — «Да как же, великий путешественник!»
Великий! После первого путешествия его действительно называли великим. Однако не путешественником, а кляузником. И все из-за того, что он во что бы то ни стало стремился лучше экипировать вторую экспедицию. Сил, им затраченных на это, вполне хватило бы еще на одно путешествие.
Впрочем, надо отдать должное чиновникам. Они предупреждали об опасности, грозящей ему в западных провинциях. Междоусобица, разбой, враждебность ханов к России. Напоминали даже о забытой экспедиции Лопухина, родственника Петра, который возвращался с посольством Артемия Волынского в Россию. Ему доверили доставить подарки царю, в том числе, ни много ни мало, живого слона. Тогда же Лопухин получил нечто вроде охранной грамоты. Грамота сия гласила: «В своих владениях Каракайтагский уцмий всячески будет способить и благоволить Лопухину». На деле же уцмий в сговоре с другими ханами предательски напал на русский отряд. Завязалась ожесточенная перестрелка. Во время оной несколько казаков были убиты, а слон тяжело ранен…
Лишь благосклонное соизволение императрицы заставило чиновников продвинуть дело Гмелина. И все-таки дали ему всего очень мало. Думали, он откажется. Ошиблись, ни сегодня, ни завтра, никогда не откажется он от своей мечты — путешествовать.
— Огни! — кричит впереди Федька. — Внизу огни!
Гмелин облегченно вздыхает. Наконец-то можно будет отдохнуть.
