Глава III. ИГРА В КОШКИ-МЫШКИ
В то время, как Аренский со своими товарищами, бессильный что-либо сделать, метался по парикмахерской, ища выхода, через который могли скрыться преступники, Полозов и все «господа» его благополучно удирали. Перед выходом па улицу Полозов на минуту всех задержал.
— Выходите, господа, по одному и не торопясь, чтобы не навлечь на себя подозрений. В наших интересах также необходимо знать, кто наши враги, поэтому мы должны незаметно посмотреть выходящих из парикмахерской — бояться теперь нечего — они ведь, наверное, думают, что мы разбежались уже по Москве…
Тьма ночная густо осела над Москвой. В 1920 году еще редки были фонари на улицах, и дома в полумраке, с облупившейся штукатуркой, имели таинственно-призрачный вид. Если днем все недостатки города особенно неприятно выпирали, то ночью Москва казалась богатым, сказочным городом. Тьма скрывала и прикрашивала все недостатки, городские бреши и лохмотья.
Булькову, проходившему как раз мимо дверей парикмахерской, особенно запомнилось лицо Аренского. Большой нос, чуть искривленный (когда-то в детстве во время ссоры приятель угостил камнем), кожаная черная фуражка, еле прикрывающая копну льняных волос, и серые нервные глаза. Увидевшему его Булькову стало немного не по себе и он решил поскорее скрыться. То же поторопились сделать и остальные.
С этой же ночи на всех вокзалах и дорогах, выходящих из Москвы, были установлены дежурства. В то время проверка документов была явлением обычным, не вызывающим никаких подозрений. Представители ЧК тщательно фильтровали всех уезжающих, но безрезультатно.
Так было в продолжение двух дней.
Все эти дни Аренский ходил, как помешанный. Он цеплялся за обрывок, думая добраться до главного клубка. Каждого подозрительного человека, задержанного агентами ЧК по тому или другому поводу, он прощупывал осторожно со всех сторон. Он знал, что часто крупные преступники проваливались на пустяках. Но попадались только мелкие воришки, пьяницы, от которых ничего нельзя было добиться.
Высшее начальство под личную ответственность поручило Аренскому раскрыть организацию, на которую он сам наткнулся совершенно случайно. Аренский предполагал, что в квартире парикмахера Рублева ютился какой-нибудь притон, куда собирались дельцы черной биржи для приятного времяпрепровождения или, в худшем случае, шайка бандитов, но никогда не думал, что в самом сердце Москвы, чуть не около Лубянки, свила свое гнездо крупная заговорщицкая организация, уже подготовившая восстание, о котором он так неожиданно узнал. Это восстание нужно предупредить во что бы то ни стало, хотя бы ценой собственной жизни!
Особенно не мог простить себе Аренский за промах, который он сделал в тот же вечер. Если бы тогда он окружил квартал, в котором была парикмахерская Рублева, со всех сторон, то преступники были бы пойманы.
А теперь, может быть, их уже нет совсем в Москве… Может быть, они перевели свой центр в другой город…
Товарищ Аренский запросил ряд городов, наиболее насыщенных контрреволюционными элементами, но оттуда по телеграфу сообщили, что никаких данных о каких-либо контрреволюционных организациях не имеется.
«Чисто работают, мерзавцы, сразу видно матерых контрреволюционеров, получивших хорошую подпольную практику конспирации — наверное, руководят эсеры», — думал временами Аренский.
Пока же все было в области пустых предположений. Ни одной нити. Аренский уже думал снять с вокзала дежурства.
Глава IV. ПИР НА РАДОСТЯХ
После неудачи со специально созданной парикмахерской Рублева Полозов стал действовать более осторожно. Полозов стал искать более прочного пристанища, куда бы, по его выражению, «чекистские ищейки» и носа не посмели сунуть. И за эти два дня он достиг многого.
Полозов после первых же дней Октябрьской революции понял, что открытой борьбой победить Республику Советов нельзя и потому тогда же он сделал вид, что сочувствует всем победам пролетариата.
Как военспецу, полковнику старой армии, ему предложено было занять один из ответственных постов в главном штабе РККА. Это отвечало его целям, и он согласился. В течение всего времени гражданской войны он умело, ловко и незаметно тормозил ход государственной машины.
С одной стороны, он на глазах высшего командования делал работу, которая очевидно должна была принести пользу советской власти в неслыханной труднейшей борьбе, а с другой стороны, он всякими тайными махинациями тормозил ту же работу. Но делал он это так осторожно, что высшее командование, если и не считало его своим другом, то, во всяком случае, видело в нем лояльного советского гражданина и верило ему.
Этим Полозов пользовался как мог. Если ему легально не удавалось получить какие-нибудь военные секретные сведения — он их крал, подделывал ключи, подписи, печати. Он находил хороший сбыт всем этим сведениям в посольстве, которое всячески поддерживало его начинания. А в посольстве мудро присутствовала рука западных буржуазных государств.
Были моменты, когда Полозову казалось, что вот несколько дней и Советская Республика распадется, как дым, — это было время, когда цепкие вражеские пальцы подбирались к главной артерии Революции — к Москве. Тогда Полозов чувствовал себя особенно сильным и необычайно наглым. Казалось ему тогда, что достаточно крикнуть по-старому: «Смирно!» — и вот все притихнет и вытянется перед ним в струнку.
Но время это прошло. Красная армия, вопреки его желаниям и несмотря на его подлую работу, брала одну позицию за другой, отбрасывая фронт далеко на юг.
И тогда Полозов обратил свое внимание на возможность «взрыва изнутри».
На Дериславской улице в особняке Свалийского посольства организации Полозова было отведено специальное помещение. На этой «нейтральной» почве Полозов почувствовал себя великолепно.
Удобство нового помещения состояло еще в том, что кроме парадного входа, имелся в особняке еще другой, потайной подземный ход, выходивший в развалины соседнего дома. По этому ходу можно было пройти совершенно незаметно.
«Ну-ка, пусть попробуют сунуть сюда нос чекистские ищейки…» — думал Полозов.
Через день все члены организации были извещены о новом месте сборища через своеобразный почтовый ящик в тумбе Александровского сада.
Вечером собравшиеся члены организации были приятно удивлены, увидев великолепно сервированный стол с шампанским и многочисленными закусками. Под электричеством, переливаясь, блестел хрусталь, отливалось синеватыми тенями столовое серебро.
— Не всегда, господа, — сказал Полозов, приглашая к столу, — переживать неудачи и тревоги вроде вчерашней. Надо ж и отдохнуть и повеселиться.
Вид присутствовавших нисколько не гармонировал с такой обстановкой. Мелькали среди них пиджаки, косоворотки и просто гимнастерки. Все делало вечер несколько странным и напоминало о действительности.
— У нас, господа, здесь ведь имеется большой гардероб, любезно предоставленный нам нашими свалийскими друзьями — для большего впечатления мы можем ведь и приодеться, чтобы уже ничто не могло напомнить нам об этих проклятых временах.
— Браво, браво, Полозов — молодчага, — подхватили сразу несколько голосов.
— Надо же, кроме того, и привыкать к приличной одежде — за несколько лет уже отвыкли.
Скоро за столом появились черные фраки, звезды, ордена, тугие крахмальные воротнички, тонкий запах французских духов. Зазвенели рюмки, захлопали пробки, раздались напыщенные, вылощенные тосты — французская речь…
Кто-то предложил тост за удачу поручику Чернавскому.
Принял тост и отвечал Булькин. Язык, уже прилично размякший от шампанского, был тяжел и неповоротлив.
— Я, господа, передам поручику Чернавскому ваше горячее внимание и поддержку. Завтра вечером мы с господином Бергом будем уже в дороге, мы сделаем Барановск центром спасения нашей дорогой, поруганной извергами Родины.
Через несколько часов от шампанского, от обильных закусок, от яркого света собрание стало шумным и пьяно разноязычным. Кто-то вспомнил старый армейский анекдот о денщике и офицере, кто-то по-матерному зло и громко ругался, кто-то пел заплетающимся языком «Боже, Царя храни», «Яблочко», кто-то доказывал превосходство русской армии над всякой другой, вспоминал блестящие парады и опять ругался и опять пел…
…А в нескольких шагах за стенами свалийского посольского особняка горели в красном огненном пожаре российские просторы, бился горячим ключом огненный пульс революции, срывались последние тряпки гнили и мишуры бывшей российской оголтелой державы.
Глава V. АРЕНСКОМУ НЕ ВЕЗЕТ
Аренский не спал всю ночь. Всю ночь он рыскал с агентами по Москве. Утром он несколько часов рылся в адресном столе, просматривая все фамилии, начинавшиеся на «Буль» — встречалось много фамилий на «Бул», но без мягкого знака.
