— Вся обстановка дома принадлежит моей жене, и я бы сам, конечно, не мог его так обставить.
«Ага, — подумал я, — наконец-то заговорил о жене. Может быть, загадка ее отсутствия и разрешится». Но я ошибся: мы продолжали обход дома, Иволгин давал разъяснения, но о жене молчал. Везде были видны признаки присутствия в доме женщины, видно было, что это — обиталище женатого человека: все было изящно, уютно, всюду был порядок, чистота, но самой хозяйки нигде не было. Наконец мы вошли в комнату, отделанную весьма изящно, стены были украшены старинными металлическими зеркалами и опахалами из страусовых и павлиньих перьев; так же, как и в кабинете самого Иволгина, в глубокой нише стояла статуя той же богини, убранная цветами, и перед нею возвышался белый жертвенник. Все было в строгом древнеегипетском стиле и было удивительно поэтично: комнату наполнял какой-то странный аромат, совершенно мне не знакомый, но очень приятный и подходивший к этой поэтической и оригинальной обстановке. На одной из стен висел большой, но современный уже портрет великолепной кисти: на нем была изображена в древнем египетском одеянии молодая женщина поразительной красоты. Я невольно остановился перед этим портретом и спросил Иволгина, кого он изображает.
— Это — моя жена, — ответил он.
— Кстати, Петя, я все жду, когда ты представишь меня своей супруге; ее, вероятно, нет дома. Ведь ты мне ничего еще не рассказал о своей женитьбе и о своей подруге жизни, которая перевернула всю твою жизнь, изменила все твое мировоззрение, превратила тебя в поклонника древних египетских богов, наконец, сделала тебя, по-видимому, оседлым человеком!..
— Нет, жена дома, но ее сейчас нельзя видеть, — как-то смутившись, ответил Иволгин.
— Значит, у тебя есть еще комнаты в доме, — хотя мы как будто обошли его весь.
— Нет, это все, что ты видел. Но жена не всегда бывает видима.
Я с недоумением взглянул на Иволгина, так как решительно ничего не понял из его слов: что значит «не всегда бывает видима»? Иволгин, по-видимому, заметил мое недоумение, потому что взял меня под руку и довольно смущенным голосом сказал:
— Не думай, мой друг, во-первых, что я сошел с ума, а во-вторых, что я хочу от тебя что-нибудь скрыть. Ты должен знать, что никаких тайн у меня от тебя не существует; но это не моя тайна, это — тайна моей жены, и я должен спросить у нее разрешения рассказать тебе все то, что произошло с нами обоими за то время, как я впервые увидел мою теперешнюю жену. Это с обыкновенной точки зрения ни во что не верующего и все отрицающего человечества весьма необычно и непонятно. Но я не боюсь, что ты сочтешь меня сумасшедшим, и если жена разрешит мне — то я подробно, ничего не скрывая, расскажу тебе о встрече с Изой, о нашей женитьбе и о всех последующих событиях нашей жизни. А может быть, мне удастся уговорить жену показаться и тебе, и я почти уверен в этом, так как ближе тебя у меня никого нет на этом свете. Кроме меня, ее действительно теперь никто не видит, но я все же надеюсь, что из любви ко мне она на этот раз сделает для тебя исключение. А пока, мой друг, ты меня ни о чем не расспрашивай: как только я получу согласие жены — я сейчас же, без твоих просьб, расскажу тебе о всех событиях в моей жизни, случившихся после того, как я написал тебе первое письмо из Каира.
Несмотря на то, что Иволгин убеждал меня не считать его сумасшедшим, — грешный человек, я в ту минуту заподозрил, что мой друг в действительности малость рехнулся. Я никак не мог себе представить, что это за таинственная жена, которую никто не может видеть, за исключением одного мужа, и меня невольно интересовал вопрос, видит ли ее сам Иволгин, и не есть ли эта прекрасная египтянка плод его больной фантазии. Смущало меня лишь присутствие портрета: откуда мог он взяться? Если не существовало самого оригинала, не мог же его выдумать сам художник в угоду Иволгину?
Единственно, чем можно было объяснить его поведение, это внушение, но, насколько мне было известно, Иволгин никогда не обладал гипнотическими способностями, так что это объяснение в конце концов меня мало удовлетворяло; наконец, обстановка и убранство дома говорили за то, что есть кто-то помимо Иволгина во всей этой странной истории, — но кому же постороннему придет блажь тратить огромный капитал на убранство чужого дома? — все это были вопросы, в которых я окончательно запутался. Я видел только одно: что Иволгин как-то переродился и совершенно счастлив со своей таинственной женой-невидимкой, и мне оставалось лишь запастись терпением и ожидать от самого Иволгина разъяснения тех загадок, которыми он оказался окружен.
Отложив все свои недоумения, я занялся тщательным осмотром самого Каира и его окрестностей, на что уходили все дни, а вечера мы проводили с Иволгиным в его кабинете, — он рассказывал о своих путешествиях, а я передавал ему свои впечатления, вынесенные за истекший день от осмотра древностей. Дни проходили за днями, но о жене Иволгин ни разу не сказал ни одного слова, точно ее и не существовало; я же, помня его просьбу и обещание, также не намекал ему, что желаю узнать что-нибудь о его удивительной жене, и ничем не выдавал терзавшего меня, должен сознаться, любопытства.
Один день я посвятил осмотру гробниц священных аписов. Надо было ехать по железной дороге, затем довольно долго на ослах, так как гробница эта расположена в пустыне. Было очень жарко, раскаленный песок жег ноги, а солнце, казалось, хотело превратить нас в сухари, и если бы не спасительный «домик Мариетта», где мы передохнули и подкрепились взятыми с собой припасами, — вероятно, тем дело бы и кончилось, и нас бы привезти домой в виде жаркого. Гробницы аписов произвели на меня сильное впечатление, чему способствовала и сама обстановка посещения подземелья, где стоят огромные саркофаги, хранящие останки священных животных.
Мы спустились туда при свете факелов, которые придавали какой-то кровавый оттенок мрачным стенам и сводам; гулко отдавались наши шаги в этой могильной тишине, от движения пламя факелов колебалось и вызывало на стенах какие-то тени, которые точно сопровождали нас, оберегая вечный сон аписов.
Температура была очень высока, и чем дальше мы углублялись, тем труднее становилось дышать.
Возвратился я домой очень усталым и, против обыкновения, на этот раз не отдал своему хозяину отчета о виденном в течение дня и не поделился с ним своими впечатлениями, а, вытянувшись на диване, разглядывал Иволгина, который сидел в кресле и был как-то торжественно сосредоточен. Всматриваясь в черты его лица, я был удивлен найти в них следы египетского типа, на что я раньше никогда не обращал внимания; теперь же, чем больше я вглядывался, тем этот тип становился для меня все ясней и ясней, а между тем это было все то же лицо, которое я знал уже не один десяток лет. «Какое странное совпадение, — думал я. — Почему это природе угодно было дать ему сходство с каким-то египтянином, точно соскочившим с древних фресок, а судьба послала ему жену-египтянку, переселила его в Египет и сделала из него поклонника Амона-Ра? Чего только не бывает в этом чудном из миров», — подумал я, не воображая, что все это имело свои основания и далеко не было случайным.
