Ознакомительная версия.
Китайцы любят роскошь и нарядную обстановку. Но особенно украшают они комнаты женщин. Вот почему покои Лиу-Сиу были образцом утонченного вкуса и роскоши. В этих небольших, очаровательно убранных комнатах были собраны все редкости национального китайского стиля, так поражающего европейцев своей вычурной экзотикой.
В самом конце помещалась спальня, куда на Дальнем Востоке не проникает никто, кроме мужа. Это было настоящее чудо искусства. Густая, шелковистая циновка, нежнее тканей Кашмира, покрывала мозаичный паркет. Стены были обтянуты тяжелым желтым шелком с вышитыми на нем фантастическими героями буддийской мифологии; а точеная резная мебель из сандалового дерева наполняла воздух тонким ароматом.
Вокруг всей комнаты тянулся низкий широкий диван, покрытый мехом голубых песцов. Райские птички порхали в золоченых клетках. Редкие растения пышно расцветали в жардиньерках из тончайшего фарфора с эмалью, а на низкой постели, за занавесками тончайшего газа, две атласные подушки ожидали новобрачных.
В изголовье, на столике из порфира, стоял великолепный ларчик из слоновой кости. Осмотревшись и налюбовавшись пышной обстановкой, Лиу-Сиу с любопытством его раскрыла. Она знала, что это свадебные подарки мужа, приподняла крышку — и так и замерла от восхищения.
Там были изящные золотые браслеты в виде переплетающихся змей и драконов с изумрудными глазами, ожерелья из серого и розового жемчуга, большие шпильки из халцедона, потому что замужние женщины не должны спускать на спину косы, серьги из бледно-розового точеного коралла, перламутровые, разрисованные тончайшей кистью веера и тысячи разных безделушек, которым нет цены.
Маленькие ручки с розовыми ногтями радостно перебирали все эти сокровища. А самой невесте было не более пятнадцати лет. У нее были прелестные бархатные глаза, прелестная детская улыбка. И наивная радость восхищенного любопытства освещала нежное личико оттенка слоновой кости.
Ларец с драгоценностями надолго отвлек ее от смутного ужаса, леденившего ее сердечко. И служанки дали ей вволю нарадоваться. Но время шло, и они предупредили ее, что пора готовиться к встрече супруга. Пир закончен, гости расходятся по домам. Лиу-Сиу покраснела и низко опустила голову. Дрожь пробежала по ее плечам, когда она почувствовала, что с нее снимают праздничные одежды, плотно закутывавшие ее с ног до головы.
И скоро она осталась одна, еле прикрытая полупрозрачным шелком, дрожащая и испуганная. Она казалась такой маленькой и беспомощной в своей пышной комнате, слабо освещенной хрустальной масляной лампой. Со страхом прислушивалась она к последним звукам оркестра, к аплодисментам запоздавших гостей, восторгавшихся ловкостью кантонских акробатов.
Вдруг кто-то властно стукнул три раза в дверь. Она понимала, что означает этот стук, и сердце ее забилось как птичка.
В ужасе бросилась она на кровать. Длинные занавески покрыли ее точно саван. И она с трудом сдержала крик ужаса, увидев того, кому должна была принадлежать. Слишком хрупкая, чтоб пережить такое потрясение, она потеряла сознание, чувствуя, как жадные губы впиваются ей в плечо сильным, как укус, поцелуем.
Лампа догорела и погасла. Умолкли птицы в золоченых клетках. Ночь медленно текла над миром…
И много часов пролетело над виллой, и ни один звук не нарушал ее спокойствия.
Когда Лиу-Сиу очнулась, было утро. Обморок перешел у нее в сон. Но, разбитая и измученная, со странной пустотой в голове, она все же почувствовала себя спокойнее. Ей хотелось собраться с мыслями, отдать себе отчет во всем, что произошло. Неподвижно лежала она на постели, не открывая глаз, не смея шевельнуться, чтобы не разбудить того, кто спал рядом с нею, и чьей женой она стала навеки. Но ничего не могла припомнить.
Вдруг страшный крик донесся из глубины сада. Она вздрогнула, открыла глаза. Тот же крик повторился, потом другие… Она привстала, с ужасом прислушалась. Ей показалось, что кричавшие с ненавистью и угрозами повторяют ее имя. Потом быстрые шаги раздались под окном на террасе. Резко распахнулась дверь, и в комнату влетел мужчина с искаженным страданием лицом.
— Мой сын! Что ты сделала с моим сыном? — бросился он к Лиу-Сиу.
Это был Линг Тиэн-ло, отец новобрачного. Слуги толпились за ним, не смея переступить порог. Молодая женщина инстинктивно протянула руку, ища у мужа защиты, обернулась… Но кровать была пуста. Обезумев от ужаса, ничего не соображая, думая, что все это — сон, кошмар, она сползла на пол и, испуганно сжимая ручонки, глядела на Линг Тиэн-ло вопрошающими глазами. Он же не смотрел на нее: глаза его были с ужасом прикованы к брачному ложу, губы молча шевелились, и дрожащая рука указывала на подушку, с которой поднялась Лиу-Сиу.
Присутствующие ответили на его жест смутным ропотом, и все глаза обратились к постели. Лиу-Сиу тоже обернулась, с ужасом отшатнулась, глухо вскрикнула и, упав на колени, закрыла лицо руками. На атласной подушке, где только что мирно покоилась ее голова, краснел отпечаток окровавленной мужской руки, а пустой ларец от драгоценностей валялся на циновке.
Слуги молчали. Никто не смел шевельнуться, нарушить молчание. Только тихо рыдала новобрачная.
Вдруг Лиу-Сиу почувствовала, что кто-то резко схватил ее, заставляя подняться. Это отец мужа пришел в себя и яростно тряс ее, повторяя:
— Отвечай! Что ты сделала с моим сыном?
— Не знаю, — пролепетала она. — Я думала, он здесь. Почему он ушел?
— Почему, несчастная! Почему!.. И ты еще смеешь спрашивать! Сейчас узнаешь, почему!
Он подхватил ее на руки, как ребенка, бегом пронес через террасу, через сад к густому кустарнику и грубо швырнул на землю:
— Смотри, несчастная! Вот что ты сделала! Вот мой сын, твой господин и супруг.
Линг Та-ланг лежал на дорожке в луже крови. Лицо его было искажено последней судорогой боли, праздничная одежда сорвана. Широкая рана разевала на груди кровавую пасть, обнажая остывшее сердце.
Лиу-Сиу наконец поняла. Ее обвиняли в убийстве. Как подкошенная упала она возле мужа лицом в кактусы.
А Линг Тиэн-ло набожно опустился на колени, потом что-то приказал слугам и молча удалился, не заботясь о той, что была для него лишь убийцей.
Лиу-Сиу долго лежала без памяти возле убитого мужа. Скорее из стыдливости, чем из сострадания, служанки прикрыли ее куском темного полотна.
Наконец, прискакал префект полиции Фо-Гоп. Это был расторопный молодой человек, недавно назначенный на должность префекта и очень гордившийся этим званием. Он знал, что отец убитого — человек важный и богатый, и всячески старался доказать свою ловкость и усердие.
Ознакомительная версия.