Только прошу выслать фото Ванюхи, как он пришлет что-то со службы в Армии. Вышли по адресу: Якутская АССР, Алдан, до востребования.
И еще большая просьба. Забери на Заречной, 12 у Прошкина — нашего колымчанина, сумку с подарками. Не поминай лихом. Аркадий».
«И слово какое придумал — оякориться. Такого-то небось в русском языке нет. Ох, и чудила ты, Аркаша…»
Ей стало жалко себя, обид накопилось немало на непутевого мужа, с которым расписаться не удалось, в чем она могла винить только себя. Уехала на Колыму, не добившись от первого мужа развода. А потом, когда вернулась в родительский дом, развелась и сменила фамилию на девичью, чтобы отправиться с Цуканом в ЗАГС, он в очередной раз умотал на север, в Якутию за большими деньгами. И всё кувырком. Постоянные отъезды-приезды Аркадия — и ни жена, ни вдова, а так не поймешь что.
Она снова поймала глазами корявую скоропись на тетрадном листе: «Больше не потревожу». Теперь укоряла себя и думала, а ведь умолял простить, чтобы начать всё сначала. Вот дура я, дура, что наделала!
Пока рядом был сын, тянулись разные хлопоты с призывом в армию и было ни до чего. Хотели комиссовать из-за отмороженного пальца на левой руке, что стало бы для Ванюши страшной обидой, и он уговорил пойти к военкому. И ведь пошла, и добилась, чтобы призвали хотя бы в автодорожные войска, словно бы в наказанье себе. Потому что через месяц навалилась тоска: колодец с водой, топка печи, поздний завтрак абы с чем, потому что одной и готовить ничего неохота. Картохи разве что поставить в большом чугунке, пока топится печь. Одно развлечение — телевизор, опять же, купленный в предыдущий приезд Аркадием, работает исправно.
Решила придавить гордыню свою, сослаться на характер и бабье упрямство, которому ты, Аркашечка, мог бы дать окорот, если бы постарался. А ты, дружочек мой, приехал с деньгами, словно на базар лошадь покупать. А мне цветов десять лет никто не дарил и слов ласковых не говорил. Анна разговаривала с ним, пока писала письмо. Потом долго перебирала свои фотографии последних лет, чтобы выбрать лучшую, да вложить в конверт с письмецом. Нашла одну давнюю, племянник удружил весной, заснял в палисаднике у цветущей черемухи и получилось на зависть, — бабенка еще хоть куда, если смотреть издали.
С утра пораньше протопив печь, собралась в город, чтобы отправить письмо и забрать на вокзале подарок от Цукана, да съездить заодно к свояченице Валентине, поболтать вволю, посоветоваться, как жить дальше. Знала, что нравится Вальке Цукан, но такого не ожидала. Как узнала, что прогнала прочь Аркадия Цукана, она разволновалась до крика.
— Сумасшедшая! Что творишь?.. Ты на меня погляди. Цукан хоть наездами, да бывает, а я как монашка, двадцать лет без мужика и ссохлась вся моя лодочка.
Успокоившись, стала рассказывать, как подцепила в кафе, что на площади Ленина, видного мужичка интеллигентного вида. Подпоила. Домой привела. А он, скотина, упал на диван и в храп.
— Я ему и массаж, и то, и сё, а этот гусь храпит и ноль эмоций. Утром ни здрасьте, ни как зовут. Дай похмелиться… Я на кухню. Схватила ковшик эмалированный и на него: щас опохмелю. Так он в одних носках на лестничную площадку выскочил. Ботинки вдогон отправила… Во-о, тебе, Анна, смешно. А я ковшик бросила — и в рёв.
Выпили по рюмке самогонки. А самогонка у Валюхи знатная, да под огурчики, которые Анна с собой привезла. Когда Валентина узнала, что Анна написала Цукану письмо покаянное, то обрадовалась. Налила по второй с приговором: вернется Аркадий, вот помяни мое слово, вернется. Стало хорошо и спокойно от этих слов, Анна разом поверила, что так и будет.
В холщовой сумке, похожей на торбу, что она забрала на вокзале, лежал сверток бумажный, а в нем нож охотничий с наборной костяной ручкой и ножнами из толстой моржовой кожи, такие делают только на Чукотке. Нож — это понятно. Любит Цукан инструмент. Бывало, кухонные ножи так наточит, что берегись, можно полпальца оттяпать. И Ванечку научил инструмент уважать, точить топоры, ножовки. А вот большой будильник зачем — она понять не могла. Раньше в техникум сын опаздывал на занятия, а теперь-то к чему, ей, пенсионерке, спешить некуда. Анна выставила часовую стрелку, попробовала подкрутить заводной механизм, но заводилка крутилась свободно. Видно, стопорок слетел у пружины, решила она. Принесла из мастерской отвертки, раскрутила. Вместо пружины и шестеренок внутри лежал самородок.
Что это золото — она определила на глаз и по весу. Насмотрелась в свое время на Колыме. Будь оно неладно, это золото! Занозой сидело теперь в голове: как быть и что делать?
В милицию сдать? Тут начнется такое, что не приведи господи… Закопать в погребе? Так у них такие металлоискатели, что и в земле обнаружат.
Вспомнила один из рассказов о Шерлок Холмсе, как искали важный-преважный документ, все стены и полы перестукали в поисках тайника, а документ лежал на полке, на видном месте без утайки.
«Сколько же весу в нем?» Положила на весы в алюминиевую чашку с одной стороны и с другой — фунтовую гирьку. Потом добавила полфунта и вышло почти в самый раз. Свояченица говорила, что в скупке за грамм золота платят сорок пять рублей. Это выходит тысяч двенадцать, и можно купить квартиру и «запорожец» в придачу, и еще малость денег останется. Тут же горькая усмешка перекосила лицо. Одной-то теперь и пенсии в сто пять рублей хватает. Повертела самородок в пальцах, разглядывая с разных сторон, и снова сунула в чрево будильника. Прикрутила крышку, поставила на видное место в отцовской мастерской. Потом тряпочкой стерла отпечатки пальцев, для верности намела с полу пыли, присыпала сверху будильник, будто он тут стоит много лет. «Даже если найдут — отбрешусь. Скажу, может, занес кто отцу в давние времена». И успокоилась.
Через много месяцев, когда вернулось письмо из Алдана как невостребованное, она коротко погоревала, успокаивая себя привычным, что Бог, ни делает, то к лучшему. Взялась собирать сыну посылку. Он просил прислать альбом для дембельских фотографий, две пары носков и конфет «побольше», чтобы одарить друзей и сержантов. И даже не поинтересовался в письме, а как твое самочувствие, мама?
Ранней весной скромно по-семейному отпраздновали юбилей Аркадия Цукана, что он сам воспринимал с шутливым недоумением. Иван удивил всех и в том числе соседей в прибрежной полосе Анапы, мощным китайским фейерверком, привезенным из
