За свои 26 лет я успел немало поездить по необъятным просторам Родины, но никогда прежде мне не доводилось видеть таких огромных безлюдных пространств, как во время этой памятной поездки. На всем трехсоткилометровом пути нам встретился только один давно заброшенный монастырь с небольшими деревянными домиками и кумирнями, построенными в китайском стиле с загнутыми кверху углами полуразрушенных крыш. Зато совершенно неожиданно для себя я обнаружил, что в этой пустыне буквально кипит дикая жизнь — чем дальше от города, тем чаще нашу дорогу перебегали стайки стремительных и пугливых степных косуль-дзеренов, рядом с машинами, смешно переливаясь жирной тушкой на коротких лапках, бежали к своим спасительным норам гобийские сурки-тарбаганы, настороженно поглядывали исподлобья степные родственники лисиц изящные корсаки, на небольших озерках, образовавшихся в низинах, в изобилии плавало множество перелетных птиц. В некотором отдалении мы обнаружили группу из шести или семи спокойно пасущихся крупных птиц — это были дрофы.
Увы, часто эти жизнеутверждающие картины нарушались выразительными и зловещими символами смерти — на всем пути нам попадались многочисленные, порой лежащие целыми группами, скелеты животных, павших от бескормицы в периоды так называемого «джута», когда выпавший глубокий снег в результате оттепели и внезапного похолодания покрывается ледяным панцирем, из-под которого животные не могут добыть подножного корма. Скелеты верблюдов, коров и лошадей лежали поодиночке, зато видно было, как овцы сбивались голова к голове и коллективно погибали, оставив полный круг из выбеленных солнцем костей.
Знакомый по рассказам путешественников с обычаем монголов выбрасывать своих покойников на съедение собакам и хищным птицам, я попытался во время остановки найти также и человеческие останки, но шофера сказали, что в свое время маршал Чойболсан издал указ, требующий захоронения умерших. Однако это распоряжение противоречило предписаниям религии, запрещавшей монголам копать землю, и поэтому указ практически не соблюдался, а усопших или безнадежно больных стали вывозить в так называемые долины мертвых и оставлять там. Позже мне все же пришлось натолкнуться на попытку компромиссного решения проблемы — покойника положили на землю и обложили крупными камнями. О том, что это свежая «могила» я догадался по запаху.
А вот как описывает «погребальные» традиции монголов Леонид Юзефович в книге «Самодержец пустыни».
«Характерной, к примеру, жутковатой деталью столичного быта, на которую в первую очередь обращали внимание иностранцы, были собаки-трупоеды. В зависимости от того, в год какого животного и под каким знаком родился покойный, ламы определяли, в какой из четырех стихий должно быть погребено тело — водной, воздушной, земляной или огненной. Иными словами, его могли бросить в реку, оставить на поверхности земли или на дереве, зарыть или сжечь… Но на практике простые монголы либо чуть прикрывали мертвеца слоем земли, либо просто оставляли в степи на съедение волкам. Считалось, что душе легче выйти из тела, если плоть разрушена, поэтому, если труп в течение долгого времени оставался несъеденным, родственники покойного начинали беспокоиться о его посмертной судьбе».
Нам пришлось заночевать в степи у подножия скальной гряды, которую шофера называли Чойр. Ночью было очень холодно, но нас спасали спальные мешки и покрывала, сшитые из козьих шкур. Утром мы продолжили свой путь и часам к двум пополудни за очередным увалом увидели в низине конечную цель нашего маршрута — базу 255-ой партии. Честно признаюсь, зрелище для меня было удручающим, а первой моей мыслью было — ну и влип же ты, парень! Весь «стационар» состоял из двух бревенчатых домиков, восьми серых юрт и нескольких палаток.
Как водится в глухих местах, встречать приехавших вышло все население поселка. Вперед выскочили собаки, за ними мчались босоногие монгольские ребятишки. Взрослые сначала стояли возле «конторы», но потом не выдержали и окружили машины кольцом. Пока шофера раздавали письма и посылки из города, к нам степенно подошел худощавый мужчина средних лет с резкими чертами загорелого лица и, поздравив с приездом, представился — начальник партии Григорий Гаврилович Басанский. Представились и мы, после чего нам предложили умыться с дороги и пригласили к столу. Благодаря рации о нашем приезде узнали заранее и ждали с понятным нетерпением — по традиции шофера привезли из города не только пару канистр с пивом, но и несколько бутылок «архи» (водки). Для подобной «глубинки» это уже было достаточным основанием считать день праздничным.
Вот так я оказался в самом сердце Монголии, обескураженный сначала разлукой с маленькой дочкой, затем с женой, а теперь еще и неизбежностью жизни в пустыне, в юрте и с перспективой абсолютно неинтересной работы по проходке разведочных канав и шурфов. И на эту дикую глушь я променял высокооплачиваемую и уважаемую должность, квартиру в новом поселке недалеко от столичного города, интересную и живую работу на современном предприятии, добрую и веселую компанию моих сверстников — тоже молодых специалистов! Я был в полном отчаянии, но всеми силами старался не показывать своего жестокого разочарования.
Не буду описывать трудности своего привыкания к новым условиям. Мое настроение резко изменилось после того, как однажды вечером, когда мы сидели в юрте-столовой, в нее вбежал шофер и, задыхаясь, сказал, что проезжая мимо соседнего степного озерка, увидел на нем массу перелетной дичи. Все старожилы мгновенно повскакали со своих мест, схватили дробовики и бросились к машине. Мне предложили воспользоваться ничейной тулкой-одностволкой и ехать вместе со всеми. Так я впервые попал на охоту на водоплавающую дичь.
Уже вечерело, когда мы приблизились к озерку. Все рассыпались по его берегам, и началась дикая беспорядочная стрельба. Я тоже пытался стрелять влет, но, естественно, ни разу не попал. Зато после этого решил, что если уж здесь мне не суждено жить и работать в привычных условиях и режиме, то следует в полной мере воспользоваться представившейся возможностью отдохнуть от тревожной повседневности беспокойной рудничной жизни.
255-я партия вела детальную разведку группы флюоритовых месторождений, разбросанных на значительной площади от центральной базы. Мне приходилось бить глубокие разведочные канавы, проходить шурфы и заниматься сложными вопросами организации и производства работ в условиях отсутствия квалифицированного персонала. Не буду вдаваться в описание этого, как оказалось вскоре, промежуточного этапа моего пребывания в Монголии. Скажу лишь, что эта географическая точка под названием Бор-Ундур с прилежащими к ней довольно значительными запасами флюорита, к разведке которых я также приложил немало сил и нервов, была признана весьма перспективным объектом добычи этого ценного сырья.
Позднее, в семидесятые годы прошлого века, советскими специалистами здесь были построены одноименный город и комбинат с производительностью до одного миллиона тонн сырья в год. Так что у меня есть все основания считать свою скромную персону причастной к повышению благосостояния братского монгольского народа, а свою командировку в эту уникальную страну более чем оправданной. Кстати, читающий эти строки, может взглянуть на эту географическую точку свысока — на снимке из космоса видны очертания города Бор-Ундур и даже те солончаковые озера, охота на которых успокоила мои нервы, расстроенные резкой сменой образа жизни и работы.
ГЛАВА II. Суцзуктэ. ГРП № 264
Мое пребывание здесь длилось до глубокой осени. Я уже настроился на то, что мне придется зимовать в этой безрадостной пустыне, но во время очередной поездки в Улан-Батор ко мне подошел главный инженер 264-ой партии Валерий Логинов и без обиняков предложил перебираться к ним.
