С тех пор как пять лет назад умерла его мать, малыш не знал женской заботы, так что же удивительного в том, что он вырос диким.
Син невольно отдался воспоминаниям о матери Дирка. Он был виноват, но давно примирился со своим горем. Она мертва, и нет смысла казнить себя. Он отогнал мрачные мысли, стеганул коня и заставил его выйти на дорогу, ту, что вела на юг, к невысоким холмам, тянущимся до горизонта, к Претории.
«Он дикий. Но когда мы наконец доберемся до Ледибурга, с ним все будет в порядке, — уверял себя Син. — Всю эту чушь выбьют из него в школе, а дома я научу его хорошим манерам. Нет, с ним все будет в порядке».
В этот вечер, 3 декабря 1899 года, Син повел фургоны по склону холма и приказал разбить лагерь у реки Апай. Когда они поужинали, Син отослал Дирка в жилой фургон спать. Потом один взобрался на вершину холма и оглянулся назад, на север, где погруженная в молчание необозримая земля в свете луны была серебряно-серой. С этой жизнью было покончено. Он решительно повернулся и пошел к огням города, которые манили его из долины, раскинувшейся внизу.
Глава 2
Сину пришлось пережить несколько неприятных мгновений после того, как он вынужден был приказать Дирку остаться с фургонами. Из-за этого он был в плохом настроении, когда на следующее утро проезжал по мосту через Апай, направляясь в город. Рядом с его лошадью бежал Мбеджан.
Погруженный в свои мысли, Син свернул на Церковную улицу и не заметил проявляемого к нему необычного внимания. Отряд всадников, настегивая лошадей, догонял его со стороны дороги. Когда они промчались мимо, Син с интересом посмотрел им вслед.
Бюргеры в домотканых и купленных одеждах ехали, как, казалось, поначалу, беспорядочно, но, присмотревшись, можно было заметить, что они соблюдают строй по четыре всадника в ряду. Больше же всего Сина удивило их количество. Боже! По крайней мере, тысячи две, от юношей до старцев, у каждого — оружие, патронташ на амуниции. К седлам привязаны свернутые одеяла, там и тут позвякивали котелки и кастрюли. Колонна проехала мимо. Сомнений быть не могло. Он видел диверсионно-десантный отряд.
Проходящие мимо мужчины и женщины кричали им:
— Стреляйте метко!
А бойцы смеялись и отшучивались. Син остановил коня и нагнулся к миловидной девушке, стоявшей рядом. Она размахивала красным шарфом, и вдруг Син заметил, что, несмотря на улыбку, у нее в глазах стояли слезы, похожие на росу на траве.
— Куда они скачут? — Сину пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум.
Она подняла голову, и слезинка, скользнувшая по щеке, упала на блузку, расплывшись маленьким влажным пятнышком.
— Смотрите, сюда идут стрелки.
Син увидел, как двое стрелков прогарцевали мимо. Их форма голубого цвета, с золотыми аксельбантами смотрелась красиво и привлекала внимание. Лошади легко неслись вперед, несмотря на тяжесть оружия.
Сверкающая бронза и сталь, которыми были обиты высокие колеса колесницы, контрастировали с темно-серыми стволами ружей.
— О Боже! — выдохнул Син, потом снова повернулся к девушке, схватил ее за плечо и взволнованно потряс. — Куда они едут? Скажи мне быстрей, куда?
— Мерзавец! — Ей удалось увернуться, она была возмущена подобным обращением.
— Пожалуйста, простите, но вы должны мне сказать! — крикнул Син ей вслед, но девушка исчезла в толпе.
На минуту он словно оцепенел, потом опять обрел способность мыслить.
Значит, идет война. Но где и с кем?
Естественно, не восстание какого-то племени послужило причиной скопления такого количества войск, и вооружение было самым современным.
Нет, это была война белых людей.
Против Оранжевого государства? Невозможно, они были братьями.
Тогда против Британии? Эта мысль испугала его. Еще пять лет назад поговаривали об этом. Он помнил 1895 год и Джеймсона Рэйда. Возможно, что-то случилось, пока он был отрезан от цивилизации. Его захлестнуло чувство растерянности, но ненадолго.
Он постарался оценить свое положение. Син считался британцем, так как был произведен на свет в Натале под флагом Соединенного королевства. Но он был буром с головы до ног. Африка была его домом, который он никогда не покидал.
Хотя он родился не под звон колоколов Вестминстера, все же считался подданным английской короны.
А если это действительно война между Трансваалем и Британией и буры поймают его, что они с ним сделают? Отберут фургоны и слоновую кость, бросят в тюрьму, а могут и расстрелять как шпиона!
— Придется убираться отсюда, — пробормотал он. — Дуй обратно к фургонам, быстро, — сказал он Мбеджану.
Не успев добраться до моста, он передумал. Ему необходимо было знать наверняка, что происходит. Он мог обратиться только к одному человеку и должен был рискнуть.
— Мбеджан, возвращайся в лагерь, найди Дирка и держи его там, даже если для этого тебе придется его связать. Ни с кем не разговаривай и, если тебе дорога жизнь, не позволяй Дирку ни с кем разговаривать.
— Понял, хозяин.
И, смешавшись с толпой все прибывающих буров, Син медленно поехал мимо людей и фургонов к главной торговой лавке, находившейся в центральной части города у железнодорожной станции.
Когда Син в последний раз видел вывеску «И. Голдберг. Импорт и экспорт, торговля механизмами для бурения. Продажа и оптовая торговля. Закупка золота, драгоценных камней, шкур и кож, слоновой кости и натуральных продуктов», она сияла свежей красной краской и золотом.
Несмотря на войну или благодаря ей, дела мистера Голдберга процветали. В лавке было полно народу, и Син незамеченным пробрался внутрь.
Он нашел хозяина, когда тот продавал мешок кофейных зерен джентльмену, которого явно не устраивало их качество. История о преимуществе кофейных зерен мистера Голдберга перед теми, что продавались у конкурента через дорогу, становилась все более захватывающей.
Син, прислонившись к полке, забитой товарами, вынул из кармана трубку, зажег ее и, ожидая, пока мистер Голдберг освободится, наблюдал за ним. Должно быть, этот человек — прирожденный адвокат, ибо его аргументы были настолько вескими, что убедили сначала Сина, а потом и покупателя. Джентльмен расплатился, взвалил мешок на плечи и, бурча себе что-то под нос, вышел из магазина, оставив вспотевшего мистера Голдберга наслаждаться плодами собственного красноречия.
— А ты совсем не похудел, Иззи, — приветствовал его Син.
Голдберг улыбался и неуверенно всматривался поверх очков в золотой оправе в говорившего, пока вдруг не узнал Сина. Он зажмурил глаза от ужаса и, схватив Сина за руку, молча потащил его за собой в заднюю комнату.
— Вы сошли с ума, мистер Коуртни! — Голдберг дрожал от возбуждения. — Если они поймают вас…
— Послушай, Иззи. Я приехал вчера вечером. Я не говорил с белыми четыре года. Ради Бога, объясни, что здесь происходит?
— А разве вы не слышали?
— Нет. Черт побери, не слышал.
— Война, мистер Коуртни.
— Это я заметил. Но где? Против кого?
— На всех границах — в Натале, на мысе Доброй Надежды.
— И против?
— Британской империи. — Голдберг покачал головой с таким видом, будто сам не верил своим словам. — Мы воюем против Британской империи.
— Мы? — резко спросил Син.
— Трансвааль и Оранжевое свободное государство. А еще мы одержали великие победы — Ледисмит окружен, Кимберли, Мейфкинг… Постойте, а что у вас с документами?
— Я родился здесь, в Претории. Я — бур. Ты собираешься выдать меня?
— Нет, конечно нет. Вы были хорошим клиентом много лет.
— Спасибо, Иззи. Значит, я должен убраться отсюда как можно скорее.
— Мудрая мысль.
— А как насчет моих денег в банке — я могу получить их?
Иззи грустно покачал головой:
— Они заморозили все счета врагов.
— Черт побери! — громко произнес Син. — Иззи, у меня двенадцать фургонов и десять тонн слоновой кости на окраине города. Тебя это интересует?
— Сколько?
— Десять тысяч за все — за рогатый скот, за фургоны, за слоновую кость.
