Прапорщик сорвался с места. Дзасохов встал, открыл форточку, выкинул за окно папиросу. Стоял молча, заложив руки за спину, перебирая пальцами. Вальковская увидела эти шевелящиеся пальцы, и ей стало страшно.
В коридоре послышался топот, и вместе с прапорщиком ввалился здоровый краснолицый казак. В кабинете сразу стало тесно и нечем дышать от запаха ханшина.
— Хорунжий... Возьмите ее к себе. Через... — Дзасохов посмотрел на часы, — тридцать минут вернете. Хватит? Но иметь в виду, мне с ней еще работать.
Хорунжий крякнул, его усы дернулись и поползли кончиками вверх.
— Так точно, вашбродь, не беспокойтесь! Все будет в ажуре.
Вальковская не поняла, для чего появился этот здоровенный казак, куда ее хотят вести и что делать. А когда до ее сознания дошло, она забормотала потрясенно:
— Вы этого не сделаете. Вы... не посмеете, господа!
— Игорь Николаевич! — дернулся прапорщик.
— Ну? — отрывисто бросил Дзасохов. — Что? Ты сам, что ли, возьмешься?
— Нет, нет... — пискнул Кавкайкин и отвернулся.
Хорунжий хмыкнул.
— Забирай, — приказал Дзасохов. — Ну, быстро!
Кавкайкин закрыл за ними дверь, на которой остались царапины — следы ногтей Вальковской. Помолчал, успокаиваясь. Потом спросил:
— Скажите, Игорь Николаевич, а без этого нельзя?
Дзасохов повернулся к нему. Произнес с расстановкой:
— Нет. И нет времени тянуть со светскими разговорами. Эта дама на них рассчитывала. Нет! С такими — только так. Но надо вести дело таким образом, чтобы твои руки были чистыми. А они, — кивнул на окно, — они скоты. Быдло. — Ноздри его прямого, красивого носа раздулись, глаза сузились. — Им все спишется. А нам нет. Мы защитники справедливости, попранной большевистскими бандитами. Нам этого делать нельзя. Нам не простится. А они — трудящийся класс. Они умеют прощать друг другу.
— Ваша фамилия?
— Рейс...
— Имя. Отвечайте быстрее.
— Анна Леонидовна.
— К кому пробирались на север?
— В Спасске я должна была дождаться частей НРА и явиться в штаб партизанских отрядов Вольского.
— С чем? Что должны были передать?
— Ничего. Устный доклад о положении во Владивостоке. Больше ничего.
— Говорите громче!
— У меня нет сил говорить громче.
— Кто послал вас?
— Владивостокское подполье.
— Кто лично? Громче!
— Я не знаю этого человека.
— Юра, кликни-ка хорунжего!
Кавкайкин, уже ничего не соображая, загремел табуреткой.
Вальковская замотала головой:
— Я все скажу, только не надо больше этого... Прошу вас. Зачем вы так со мной? Не надо...
Дзасохов налил в стакан воды, поднес ей. Она взяла стакан трясущимися руками, выпила,
— Спасибо.
Дзасохов со стаканом в руке стоял перед ней. Еще полчаса назад здесь сидела самоуверенная, не лишенная приятности женщина, вызывавшая в нем чисто мужскую симпатию. А теперь это была старуха в изорванной одежде, дрожащая в крупном ознобе, с потухшими неживыми глазами, прикрытыми полуопущенными сизыми веками. Он сжал челюсти, длинно и глубоко втянул через нос воздух и так же длинно выдохнул. Отвернулся, поставил стакан на место.
— Вы враг. С вами я обязан поступать как с врагом. И для меня все равно, кто здесь: мужчина или женщина. Вы все одинаково опасны.
Вальковская что-то зашептала. Дзасохов нагнулся над ней.
— Громче, черт возьми!
— Гай Лоренс. Служащий бельгийского торгово-промышленного представительства.
Что передумала Вальковская, прежде чем решилась Назвать имя человека, которого почти любила... Но она назвала его, и тем самым обрекла себя на дальнейшую муку.
— Что должны были передать в штаб Вольского?
— Ничего. Только устно...
— Юра!
— Не надо! Прошу вас... Шелковка... в лифчике зашита.
— Сними с нее лифчик.
У нее не было сил даже рыдать. Рыдали ее сухие глаза, полные закаменевшего ужаса. Она с трудом ворочала распухшими, искусанными губами.
Прапорщик, с совершенно исчезнувшим румянцем, с бегающим взглядом, стал у нее за спиной.
— На ней нет ничего... под платьем, господин ротмистр.
— Сбегай, отыщи быстро. — И к Вальковской: — Вы сами виноваты. С нами не шутят, и вы должны были об этом знать. Или думали, проваливаются другие, а вас минует это?
Она молчала. Она действительно думала когда-то именно так.
Зашумели, засуетились казаки. Появился Кавкайкин.
— Все перерыл. Не нашел. — Перевел дух. — Какой-то гад упрятал. Ну что за народ!
Дзасохов стиснул зубы.
— Зови хорунжего! Быстро!
Влетел хорунжий.
— Построй своих бандитов, — приказал Дзасохов. — Быстро!
— Есть. С конями или без коней?
Дзасохов уперся своим недвижным взглядом ему в лоб:
— А коням для чего бабий лифчик?
Через минуту он прохаживался вдоль шеренги чубатых ражих мужиков, пропахших ханшином, лошадиным потом, крепкошеих, меднолицых.
— Довольны?
— Премного благодарны, вашбродь!
Остановился перед мальчишкой-казачком,
— А ты что здесь делаешь?
Казачок молчал, опустив голову.
— Тебе сколько лет?
— Двенадцать уже.
— Кто из вас взял этот... лифчик? Ну! — обвел взглядом строй, покачался на носках. — Шаг вперед!
Строй не шелохнулся. Дзасохов обернулся к хорунжему.
— Даю пять минут. Если через пять минут, — произнес он раздельно, не повышая голоса, но так, что его было слышно всем, — этот самый э... не будет у меня, каждый второй из сотни будет расстрелян по закону военного времени за пособничество красным.
Четко развернувшись, ротмистр направился назад. В это время в сквер влетел на вороном коне есаул.
— Что тут происходит?
Конь под есаулом гарцевал. Хорунжий доложил:
— Так что, господин есаул, нас- тут их благородие построить пожелали, чтоб через одного за бабу. Так что...
— Отставить! — заорал есаул, и к Дзасохову: — Ты кто такой? Ах, контрразведка?! В гробу я видел тебя и твою разведку.
Побледневший Дзасохов схватился за кобуру, но хорунжий сзади крепко стиснул его локти.
— Вы ответите, есаул... Вас самого под суд... — рванулся ротмистр.
Но есаул не слушал его:
— Стройся в походную колонну! Хорунжий, оставь его! Шагом!..
Дзасохов вернулся и приказал увести Вальковскую.
— Сволочи. Быдло! Навоз конский, — шептал он яростно, — ну, погодите...
Кавкайкин собрал исписанные листки бумаги, подравнял их, постучав о крышку стола. Не поднимая головы, сказал:
— Игорь Николаевич, я проиграл пари, вы правы.
Дзасохов притворился, что не понимает, о чем говорит прапорщик, отмахнулся:
— Будет тебе.
— Это почему же? Нет-нет.
— Давай сюда бумаги. С твоим выигрышем и моим проигрышем разберемся потом. А сейчас закажи Владивосток, канцелярию полковника Бордухарова и собирайся, повезешь все это дело и Вальковскую. То есть, Рейс. — Он помолчал. — Через полтора часа будет идти товарный. Дальнейшее пусть сами там раскручивают. Каштаны из огня таскаем мы, а пожирать их будут другие. Все, Юра. Собирайся.
