И хотя мой путь по болоту шел зигзагами, поход стал менее утомительным и менее опасным. Преодолев около двадцати межкустовых пространств, замечаю, что солнце уже зашло и на болото серым зонтом спускаются сумерки. Комары сквозь одежду так обжигают спину, что нет терпения. Проклиная всех предков этих поистине гнусных двукрылых, на последнем ракитовом пятачке собираю прошлогоднюю жесткую траву и развожу костерок. Агрес-смивный характер моих истязателей мигом исчез; они шарахнулись во все стороны, оставив меня в покое. Костерок скоро затух, и болотистая равнина провалилась в темноту. Надо думать о ночлеге.
В кустике ракиты с десяток тонких сухих и около двадцати водянистых зеленых побегов. Этим «запасом» топлива надо постараться поддержать костер до утра, иначе комары отнимут последние силы. Часов в одиннадцать из болота поднялся вонючий густой туман, насквозь пронизавший тело холодом, и комары исчезли. Но костер нужен теперь для тепла. Иначе об отдыхе нечего и думать.
Чтобы скоротать время до рассвета и как-то согреться, срезал на своем пятачке весь запас древесины, разложил побеги на сухие и сырые и нарезал из них двадцатисантиметровые «бревнышки». Их надо растянуть на шесть часов. Раскладываю дрова на шесть кучек: в каждой оказалось по восемнадцать «чурок» толщиною в карандаш.
Они, конечно, не могут дать тепла даже на полчаса, но без костра оставаться нельзя и надо что-то придумать еще. Ошкурил и укоротил на полметра свой шест, с комлевого конца затесал острием, как у кола, а на вершине сделал гладкий срез для надписи. Работа сократила ночь на час, а стружки и кора прибавили пищи скудному костру.
Сажусь поближе к огню и вырезаю глубокую надпись на ровном срезе шеста: «Вблизи находится потерпевший аварию самолет. Сообщите место катастрофы в местный совет. Кузнецов. 17 августа 1957 года».
Надпись закончена, а до восхода солнца еще три часа. Заостренным концом погружаю шест в болото у своего островка. Он тонет, как в масле, но на глубине в полтора метра ударяется обо что-то твердое, как о камень. «Вечная мерзлота!»— проносится догадка. Значит, самолет не могло засосать на большую глубину этой вонючей трясины? А может быть такая глубина болота только у куста?..
Кладу две кучки дров в костер. При свете огня прыгаю по кочкам подальше от пятачка и там быстро погружаю шест. Он тонет на ту же глубину и опять ударяется в верхнюю кромку мерзлоты. Упираюсь в две кочки, пытаясь вытянуть шест, но болото крепко держит его в своих зубах, а кочки уходят из-под ног в трясину. Оставляю шест на месте и в две секунды выскакиваю на спасательный пятачок. Он тоже вздрагивает, как плот на озере, но пока не тонет.
Догорели последние побеги ракиты, и сырая темнота глыбой придавила болотную равнину. Невидимый в темноте вонючий туман запирает дыхание, давит кашлем. Мозг устал бороться с беспощадной природой, отказывается искать выход из этого положения. Хочется бежать назад… бежать без оглядки к обжитому шалашу и больше не пытаться проникнуть в глубь этого страшного места… Но… я прикован к пятачку темнотой. Уйти сейчас в болото — значит уйти на верную гибель. Полутора метров трясины вполне хватит, чтобы навсегда проглотить человека. Измученное тело просит отдыха, ноет нога, одолевает жажда. Средь вонючего болота не напиться, как и в пустыне.
Начинаю делать гимнастические упражнения для рук, спины, приседания на одной здоровой ноге. Пятачок вздрагивает все сильнее и, кажется, хочет отказать в убежище. Но тело уже согрелось, и я еще способен продолжать борьбу. Только бы воды… Хоть один глоток свежей, прохладной… А там — пусть тонет островок; хватит сил добраться до другого.
Из тайги подуло запахом грибов и хвои, спокойствием и миром. Туман поплыл куда — то на восток, где его властно окрасила в лиловорозовый оттенок заря. Вскоре поднялось холодное, бодрое малиновое солнце. Я встретил его громким «ура», но голос так и потонул в болоте, не отозвавшись эхом
Четыре раза безуспешно бегал по кочкам к шесту, пытаясь выдернуть его рывками. Только с пятого забега вернулся с победой. Опять пускаюсь в перебежки по кочкам между кустами ракиты, все больше удаляясь от озера и леса. Часа через два кочки так поредели, что перепрыгивать стало совсем трудно, а спасительные кустики вовсе исчезли. Глазам открылась округлая, метров семьсот в диаметре, покрытая зеленым мхом равнина с грязно-желтыми пятнами сфагнума. Почти в центре этого пестрого ковра лежало что-то огромное, бурое, косматое. «Медведь?» — и по спине побежали мурашки. — «Еще здесь его не хватало…»
Упираюсь на шест и всматриваюсь в «медведя». Вокруг него разбросаны такого же цвета рваные глыбы… торфа.
— Самолет! — вскрикнул я радостно и помчался к глыбам, ступая куда попало.
Но тут правая нога увязла в болоте. Рвусь вперед, пытаясь выдернуть ногу. Это не удается. И теперь какие-то силы тянут меня в губительную пучину за обе ноги. В голове мысли молнией сменяют одна другую. Неужели конец? У самой цели? Как сохранить силы? Как выбраться? А не слепая ли это надежда на возможное спасение?..
Поставив рядом шест и вогнав его в болото, пытаюсь подняться по нему, как по столбу. Но по свежеошкуренной гладкой и измазанной болотом древесине руки скользят вниз, а ноги все глубже уходят в пропасть. Наконец шест и ноги уперлись в мерзлое «дно» и это дало слабую надежду на спасение. От жгучего холода одеревенели ступни, немеют икры, колени… Руки дрожат от усталости и напряжения, правый бок и голову нестерпимо жжет солнце, язык и горло иссохли от жажды…
Отстегиваю и бросаю в сторону ремень с пистолетом, туда же летит котомка с припасами. Больше снять нечего. Болото уже холодит грудь, но вода, даже эта вонючая и непригодная для питья, куда-то ушла и нечем смочить губы. Только метрах в двух от меня поблескивают на солнце зеркальца темных лужиц. С большими усилиями удается все же вынуть шест. Протягиваю его одним концом к лужице, кладу на болото и выдавливаю канавку. Вода медленно ползет к месту моего обречения. Мою руки, смачиваю лицо и губы, затем кладу шест концами на ближайшие кочки и, как на турнике, пытаюсь выжаться на руках из болота. Хрустнуло в колене, но ноги остались на месте, а шест тонет в пучине. Вынимаю свое единственное орудие из болота и кладу рядом с собой. По оставленной шестом канавке справа и слева к груди медленно ползет вода.
Вдруг осеняет догадка: меня спасет вода! Да, да. Только она! Ведь вся трудность выбраться из болота в том, что мое место не может заменить воздух. Его можно заполнить водой. Надо заставить бурую жижу оказать помощь!..
Шестом и руками делаю углубления у тела и заполняю их водой. Болото отказывается принять в свое лоно непрошенную гостью, выталкивает вверх, но надежда на успех прибавляет силы, и я продолжаю работать. Вот грязь уже до колен стала теплее и жиже, но ступни еще крепко зажаты в зубах болота. Опять подвожу воду с ближайших лужиц и с помощью шеста помогаю ей забраться под брюки в штанины. По голеням вниз медленно ползут теплые змейки. Устраиваю шест концами на кочки и изо всех сил выжимаюсь «на турнике». Опять хруст в суставах, но на этот раз ноги оторвались от мерзлой подошвы и повисли в болоте. Напрягаю все силы… Внизу что-то противно чавкнуло и я ткнулся головой в мягкую кочку… Еще не веря в спасение, оглядываю покрытые грязью голые ноги (сшитые из кожи косули летние ичиги остались в болоте). Передохнув, подтягиваю шестом рюкзак и пистолет и еле плетусь до ближайшего кустика ракиты.
