— Это правда, — заметил губернатор, — г-н Дорель вполне доверял вам, и часто мы с ним говорили совершенно откровенно в вашем присутствии.
— Часто даже говорилось гораздо больше, чем было сказано сегодня.
— В таком случае, я обладаю особенной способностью забывать тотчас все слышанное, если оно не касается меня.
— В таком случае, вы человек умный и, кроме того, преданный и надежный.
— Предоставляю судить об этом г-ну Дорелю.
— Извините меня, г-н Лебо; я виноват и охотно признаюсь в этом, не сердитесь на меня, прошу вас; наше положение так затруднительно, что мы теряем веру в людей, а по временам и в самих себя, — прибавил он со смехом.
Пожав руку молодому человеку и простясь с генералом, губернатор ушел.
— Итак, вы слышали? — сказал генерал, переходя в гостиную и тщательно запирая дверь.
— Почти все, — отвечал Шарль.
— Что вы скажете на это?
— Печально…
— Счастье, что нас не слыхал никто, кроме вас.
— Конечно.
— Что меня печалит в данном случае, это не недостаток денег, оружия и солдат — в крайности, можно бы достать все это, — но меня приводит в отчаяние…
— Что же такое, генерал? — живо перебил его молодой человек.
— Недостаток карт, друг мой; я здесь чужой, страна неизвестна мне, как же я буду вести войну без этих проклятых карт? Меня уверяли, что я найду их здесь, а вы слышали, что сказал г-н Водрейль; он, без сомнения, личность, но его слабость губит нас. К несчастью, его неспособность повлечет за собой ужасную катастрофу; он не такой человек, какой нам нужен в настоящих обстоятельствах; я бы предпочел умного плута; с ним была бы возможность столковаться, но де Водрейль!.. Это дурак, который всего боится, которого громко сказанное слово приводит в дрожь, который хочет всем угодить и наживает себе только врагов! Дурак, имеющий лучшие намерения… О, если бы мне только достать карты! — воскликнул он, ударяя кулаком по столу. — Мы были бы в состоянии защищаться, а в случае неудачи могли бы, по крайней мере, наглядно представить наше положение.
— О, генерал! Неужели и вы отчаиваетесь? Наступило краткое молчание, голова генерала склонилась на грудь.
— Вы посылали за мной? — заговорил молодой человек.
— Да, это правда, друг мой, я думал… предполагал, что за недостатком этих несчастных карт…
— Я мог бы дать вам указания.
— Именно так.
— Но как бы точны ни были указания…
— Они не могут заменить карт, не так ли?
— Да, на безрыбье и рак рыба, — с грустной улыбкой отвечал генерал.
— Не печальтесь более, генерал, покушаем и рыбки.
— Как это? — воскликнул, вздрогнув, генерал.
— Да, — смеясь, отвечал Шарль.
— Вы не стали бы обманывать меня, это было бы слишком тяжело.
— О, генерал, как вы могли подумать!
— Извините меня, друг мой, но у меня голова идет кругом в эту минуту. Скажите откровенно, у вас есть карты?
— Да, генерал, у меня есть карты…
— Восемь или, может быть, десять? Но нечего делать, надо довольствоваться тем, что есть. У вас их, вероятно, столько…
— Нет, генерал.
— Меньше того?
— У меня больше двухсот.
— Вы не обманываете меня! — воскликнул Монкальм в восторге. — Во всяком случае, я спасен!
— Надеюсь, генерал. Я пришел к вам, чтобы предложить свои карты. Вероятно, у меня было предчувствие.
— Где вы их достали?
— Достать их было не трудно, мне стоило только сделать их.
— Как? Двести карт!
— Еще больше…
— Расскажите же мне, как вы их сделали, это должно быть любопытно.
— Напротив, совершенно просто.
— Все равно расскажите.
— Як вашим услугам.
— Говорите, я слушаю.
— Когда я уехал из Квебека после своей дуэли с г-ном де Витре…
— С негодяем, не стоит о нем вспоминать.
— Сначала мне трудно было свыкнуться с жизнью в пустыне; я не знал, куда девать время, и подумал, что, может быть, будет полезно заняться топографией и гидрографией страны. Я приобрел все необходимое для составления планов; мой товарищ Белюмер смеялся, глядя на мою работу; он думал, что я сошел с ума, так как он сам не понимал ничего в этом деле.
— Весьма естественно, — перебил генерал, улыбаясь.
— Впоследствии, сделавшись охотником, я продолжил начатый труд, находя его полезным.
— Конечно, и доказательство вам налицо!
— Таким образом, я снял всю Луизиану, всю Канаду, почти всю колонию Нью-Йорк; я обозначил все реки и речки, пруды и озера — большие и малые; меня не останавливали ни трудности, ни даже насмешки моего прекрасного друга Белюмера, который считал меня жертвой помешательства, и действительно, у меня был один пункт помешательства — желание оказать услугу своей родине. Вы видите, что я не терял времени в изгнании; без сомнения, позднее будут карты гораздо лучше моих, но чтобы они могли быть точнее, э этом я сомневаюсь.
— Ваш поступок достоин похвалы, друг мой, вы оказали большую услугу нашему отечеству, вы отомстили за незаслуженное изгнание, одарив Францию добросовестным и неоспоримо полезным трудом.
— Благодарю вас, генерал, эти слова, сказанные вами, вознаграждают меня за все мои труды.
— Когда вы доставите мне карты?
— Когда вам будет угодно.
— В таком случае я желал бы получить их сейчас.
— Извольте, я схожу за ними, — сказал Шарль, вставая.
— Куда же вы?
— К себе, я живу в десяти шагах отсюда, у моего друга Белюмера.
— Хорошо! И я пойду с вами.
— Как вам будет угодно.
— Пока они не в моих руках, я не спокоен.
— Чего же вы боитесь? — смеясь, спросил Шарль.
— Право, не знаю; боюсь, чтобы они каким-нибудь волшебством не превратились в сухие листья.
Молодой человек засмеялся.
— Вы, вероятно, считаете это ребячеством с моей стороны? Но всю свою жизнь я был таков, еще ребенком я требовал немедленно ту вещь, которую желал получить.
— Если так, то я не стану противоречить вам, пойдем те вместе, отсюда всего несколько шагов.
— Тем скорее достигнем цели, — отвечал генерал, взяв шляпу и надев плащ.
Они вышли, к великому удивлению генеральского камердинера, не верившего собственным глазам.
До квартиры Белюмера было всего минут пять ходьбы, как и сказал Шарль. Старый охотник удивился еще более, чем слуга генерала, увидав Монкальма, входившего в его скромное жилище.
Генерал поздоровался с ним, улыбаясь, и прошел за Шарлем в его комнату, прилично меблированную и содержащуюся в полном порядке, благодаря заботам старого охотника, вернувшегося с некоторого времени к семейному очагу. Сурикэ, не нуждаясь в нем, отпустил его, но было условлено, что по первому призыву своего друга Белюмер вернется к нему.
