М. Роуз - Парфюмер Будды

Люсиль сообщила Гриффину, что Робби ожидает его, и распахнула одну из стенных зеркальных панелей. Гриффин прошел в секретную дверь и поспешил по коридору, соединяющему магазин с мастерской. Коридор был узкий, темный и ничем не декорированный, абсолютно невзрачный в сравнении с теми помещениями, которые он соединял.

Он постучал в дверь.

– Entrer[12].

Гриффин открыл дверь.

Несмотря на то что последние четыре дня он работал с Робби, Гриффин не переставал восхищаться старинной мастерской. Он словно бы попал в калейдоскоп света и аромата. Тысячи бутылочек с жидкостями всех оттенков желтого, янтарного, зеленого и коричневого сверкали и мерцали в лучах утреннего солнца.

В обильный и почти совсем заросший сад вели французские двери. Картина была прекрасная, пока, приглядевшись, вы не замечали, что краска на дверях облупилась, а цветущие клумбы и зеленые деревья сильно нуждались в заботе садовника.

Робби сидел за столом и читал что-то на дисплее компьютера, нетерпеливо постукивая ногой и нахмурившись.

– Что случилось? – спросил Гриффин.

Даже перед лицом нависшего над ним кризиса Робби оставался безмятежным, невозмутимо продолжая работу. Гриффина это не только восхищало, но и казалось невозможным. Сейчас же он впервые увидел друга по-настоящему нервничающим.

– Я получил химический анализ керамических осколков.

– Они смогли определить хотя бы какие-то ингредиенты?

– Да, – Робби показал на экран. – Выделили остатки по крайней мере шести ароматов, пропитавших глиняные черепки. Из них всего три идентифицированы, а о трех я догадался сам.

– Почему не смогли определить остальные?

– В их базе данных нет подходящих химических образцов. От времени ингредиенты могли разложиться, и теперь их невозможно опознать. Вероятно, химический состав мог измениться из-за металлической прослойки между глиной и воском, что помешало анализу. Либо ингредиенты просто испарились.

– Проклятье, – Гриффин тоже надеялся на другой результат. Пододвинув стул, он сел за противоположную сторону большого стола. Это было его местом работы, пока он жил в Париже.

Робби говорил, что с 1780 года каждый директор Дома Л’Этуаль вел все дела на этом месте. Гриффин восхищался таким постоянством. История утешала. То, что один человек терял за свою жизнь, казалось несравнимым с тем, что виделось сквозь призму времени. Для Гриффина перспектива имела большое значение. Он полагался на нее, она помогала ему сконцентрироваться, когда все остальное было бессильно.

– Не беспокойся, – сказал Робби, вставая. Оптимизм в его голосе говорил о том, что настроение у него уже поднялось. – Что бы там ни говорила их машина, мы сами отыщем эти ингредиенты.

Он прошелся по комнате и остановился перед натюрмортом с изображением ирисов и роз в китайской вазе. Робби потянул картину, открыл ее, как дверцу, – за ней скрывался старинный сейф, – и повернул диск сначала вправо, потом влево и снова вправо.

В последнюю пятницу, когда Робби отправил черепки в лабораторию, он объяснил, что машина под названием ГХ/МС, или газовый хроматограф/масс-спектрометр, обычно использовалась для определения наркотиков, экологических исследований и обнаружения взрывчатки. Парфюмерные фирмы применяли высокосложный прибор для изучения продуктов конкурентов: буквально за несколько дней прибор мог расшифровать формулу, по которой те в течение долгих месяцев создавали свои духи.

Из сейфа Робби достал ювелирный футляр, выстланный черным бархатом, закрыл стальную дверцу сейфа, вернул на прежнее место натюрморт и бодро прошел обратно к столу, поставив футляр перед Гриффином.

Керамические осколки, словно драгоценные камни, с равными промежутками были разложены на бархате.

– Ответ должен быть в той части надписи, которую ты еще не перевел, – произнес Робби.

– Не исключено.

Гриффин открыл «дипломат» и достал записную книжку, очки и черную лакированную авторучку. У него был лэптоп, мобильный телефон с видеозаписью, но на этом этапе работы он любил писать черными чернилами по белоснежной бумаге записной книжки. Помимо отцовских священных ритуалов, он придумал и собственные.

Мужчины принялись рассматривать глиняные черепки, покрытые белой глазурью, некоторые из которых были размером всего в полтора дюйма, и все они были украшены орнаментом из бирюзы и кораллов, а также покрыты черными иероглифами.

За время пребывания в Париже Гриффин сумел подобрать больше половины осколков и точно определить возраст разбитого флакона, относящегося к эпохе Птолемеев, от 323 до 30 года до нашей эры. Он перевел двадцать восемь египетских слов и смог прочесть историю, упоминание о которой отсутствовало во всех компьютерных базах. Надо было посетить некоторые библиотеки, но он сомневался, что в них найдется более подробная информация.

Это была история двух влюбленных, похороненных с флаконами духов в руках, чтобы они могли унести их в свои жизни после смерти. Когда влюбленные должны были возродиться в следующих жизнях, этот аромат помог бы им отыскать друг друга и воссоединиться через века.

В то время как жизнь после смерти была частью египетской религии, мнения о том, что в ней принималась идея реинкарнации, подвергались сомнению.

Имя фараона Аменемхета Первого означало «Тот, кто рождается снова». Имя фараона Сенусерта Первого означало «Тот, кто продолжает рождаться». А в Девятнадцатой династии духовное имя (или ка-имя) Сетекхи Первого означало «Заново рождающийся». Но большинство экспертов, занимающихся сравнительным анализом религий, верят, что эти имена обращались к душам, возрождающимся в других мирах после жизни, но не возвращающихся в наш мир.

Гриффин знал, что некоторые из частей египетской «Книги Мертвых» могли быть переведены так, чтобы соответствовать идее реинкарнации. Но он никогда не встречал явных доказательств, что древние надеялись возродиться снова в облике человека на земле. Его собственная теория состояла в том, что существовала твердая вера в реинкарнацию в завершающие годы великой династии.

Последний эллинистический владыка Египта правил из Греции, и следующие триста лет все цари и царицы, взошедшие на престол после него, включая Клеопатру, разговаривали не только на родном языке, но также изучали историю Греции и философию. Это доказывает, что они были знакомы с учением Пифагора, великого сторонника реинкарнации.

Следуя этой логике, более чем вероятно, что концепция возрождения души в новом теле стала пользоваться популярностью. Возможно, осколки являются ощутимым тому доказательством.

Гриффин был уверен, что если ему посчастливится найти доказательство, его теория привлечет внимание академического сообщества. Но достаточно ли будет такого внимания, чтобы очистить его репутацию?