— И что это значит?
— Не имею никакого понятия. Но такие камушки должны быть у многих угрешей. Если не у всех.
Она достала из сумочки маленький замшевый мешочек и высыпала оттуда еще несколько камней в общую кучу.
— Это я добыла раньше. Выпросила у угрешей-москвичей.
— Эй! — вскрикнул Иван. — Ты ж все смешала. Теперь и мой камушек потерялся, и твои тоже.
— Не нервничай! — огрызнулась Делла.
— Ну, и где теперь мой камень? — чуть ли не плаксиво произнес Иван, двигая пальцами элементы на столе.
Делла взяла один из них и отщелкнула его в сторону.
— Узнаешь?
Иван посмотрел:
— Да, вроде мой…
— Вот и хорошо. Дело в том, что я знаю наизусть все эти камни. Потому что это все не просто так. На моем браслете, например, — вполне определенная надпись.
Она принялась выщелкивать из кучи некоторые камушки. Иван любовался ее пальцами, думая о том, что все же не всегда они будут спать в разных койках и не останутся просто друзьями «не разлей вода».
Тем временем Делла разложила горсть камушков линией; в которой Иван автоматически насчитал тринадцать символов. Сказала:
— Вот в таком порядке они и болтались на кожаной полоске, когда вещицу мне подарила бабушка.
Знаки были странные, иные напоминали латиницу, иные — какую-то китайскую грамоту. Иван заметил только, что один и тот же знак повторялся дважды: на второй позиции и в конце «строки».
— Никогда не видел таких букв.
— Это не буквы, — сказала Делла. — Это иероглифы. Частично — идеограммы.
— В чем разница?
— Иероглиф может быть словом или слогом. Идеограмма — это понятие. Вот, видишь кружок с лучами? Что это, как думаешь?
— Солнце.
— Разумеется. Либо солнце, либо он сам, потому что Амамутя на языке угрешей и означает — Солнце. А вот этот похожий на дерево знак, что на твоем камне?
— Дерево, разумеется.
— А вот и нет. Это иероглиф, и он означает «жизнь». В нашем языке изначально были смешаны два способа записи. Это уникально, и я не знаю, почему так случилось. В том-то и загадка древней письменности народа угреш.
— Большой, однако, вопрос. Меня волнует чуть менее важная мелочь. Зачем это мать наказала мне носить всю жизнь эту «жизнь»?
— Неизвестно. Спросить не у кого. Возможно, твоя жизнь имеет какую-то особенную ценность для угрешей. Но то, что написано у меня, что дала мне бабуля, я расшифровала давно. С этого и началось мое изучение родного языка.
— И что же тебе наказала бабуля?
— Скорее, это был наказ, данный ей самой старшим предком. Кому он был адресован изначально — неведомо мне.
Делла перевела надпись, поочередно прикасаясь кончиком пальца к камушкам. Справа налево, как оказалось, следовало читать письмена угреш.
— Молодость свою отдай свету, и пусть солнце возьмет, чтобы вернуть обратно, молодость твою, — проговорила она.
Голос ее звучал глухо и слабо. Иван почувствовал, что девушка изрядно волнуется.
— Думаю, что ты все же подозреваешь, что эти слова обращены именно к тебе, — сказал он.
— Я просто боюсь этого. Вот почему и не хочется верить.
Иван немного поразмыслил над текстом, но не нашел ни малейшего намека на то, что он значит.
— Подумай, — сказал он. — В жизни твоей матери, или бабушки, или кого-либо из прямых родственников было что-то такое… Нечто, к чему можно привязать эти слова.
— Уже многажды думала. Ничего. Абсолютно ничего такого мне не ведомо.
— Значит?
— Значит, это обращено ко мне, — проговорила Делла упавшим голосом. — И эти события должны произойти в моей жизни.
8
Долго не могли заснуть, лежа в каюте на узких койках, разделенные обеденным столом. Барабан также не спал на новом месте, ворочаясь в камбузном углу и порой стуча лапами в переборку.
— Все у тебя иностранное, — проворчала Делла, — буржуйское. Холодильник китайский, кондиционер японский, двигатель…
— Ну, допустим, насчет кондиционера я соврал.
— Зачем?
— Думал, для солидности.
— Значит, кондиционер отечественный.
— Нет.
— Ты меня в тоску вгоняешь. Если он не русский и не зарубежный, то какой — инопланетный?
— Почти, — сказал Иван. — Кондиционер — моей собственной конструкции. Моя запатентованная идея.
— Так вот этим и надо гордиться, а не фирмами какими-то!
— У меня своя фирма. Ею и горжусь. Фирма — и есть идея.
Помолчали.
— Прости, если обидела, — сказала Делла в темноте.
— Да проехали давно, девушка, — немедленно ответил Иван.
Но, оказалось, говорила она вовсе о другом…
— Если бы я могла выйти замуж… — сказала Делла и умолкла, не закончив фразы.
Иван приподнялся на локте, смутно видя ее лицо за столешницей.
— Что же у тебя за тайна такая? Почему ты не можешь выйти замуж?
— Не могу, — сказала она твердо, и Иван понял, что дальнейшие вопросы бесполезны.
— Но мой муж был бы обязательно только угрешем! — Делла тоже приподнялась на локте, и в бледном свете блеснул ее завитой локон. — Я бы нарожала ему кучу детей — угрешей.
Свет этот, в котором сиял образ девушки, исходил от стояночных огней самого «Джинса», отраженных в воде и льющихся в каюту через стекло. Весь остальной мир реки был во мраке.
Иван молчал. Самое время сделать девушке предложение руки и сердца, но поверит ли? Он откинулся на подушку, сказал:
— Давай просто уснем, завтра будет тяжелый день.
Неужели она рассчитывает заполучить его в мужья таким примитивным девичьим маневром, с горечью думал Иван.
Пока был бедным, жениться не успел. Пока строил первые лодки, налаживал жизнь верфи, было не до невест вообще. Когда спохватился, стало уже поздно: либо бери одну из тех красавиц, что околачиваются возле богатых, либо хоть туристом притворись: плыви по реке, знакомься на провинциальных пляжах. Катер? Корпоративный, премировали поездкой за хорошую работу. Ролекс? Да так, имитация… Я простой работяга, девушка. Видишь, руки какие мозолистые?
Утром он не сразу вспомнил, как это всегда бывает при перемене места, как очутился в каюте и где вообще находится катер. Первые мгновения он искренне был уверен, что задержался вчера на работе и решил, как обычно, заночевать на борту, и даже успел удивиться, почему это он спит в «Джинсе», хотя последнее время предпочитал для этой цели «Чоппер.»
Делла шмыгнула носом, Иван обрел твердую реальность.
— Давно не спишь? — спросил он.
— Минут десять, — откликнулась девушка, невидимая за швертовым колодцем, который был скрыт под столом и выглядел как его опора.
