«Там» — Алексеем было понято правильно. Речь шла о многострадальной и осиротевшей без него России.
— Да ты понимаешь под Хабаровском, при Вашингтонском сельсовете была школа средняя «десятилетка». Я там учительствовал. Основная моя специальность — учитель физкультуры, но там таких «прорабов духа», занимающихся возведением фундамента будущего России, кроме меня было еще четыре человека, на тридцать шесть учеников. Поэтому преподавать приходилось и другие предметы.
На тощий желудок его фантазии приобретали обличительный характер, вскрывающий антинародную сущность воровского продажного и псевдодемократического режима. Правда, он об этом даже не догадывался. Но с болдинским вдохновением продолжал свое повествование о тяжелой доле русской интеллигенции в условиях грязных, в условиях сельских.
— Учителей не хватает, а те которые появляются, принимая правила предложенной в деревне игры, деградируют в течение нескольких месяцев. Пьянство — повсеместное, беспробудное, черное. На его фоне происходит вырождение нации. Дети все низкорослые с плохой успеваемостью по большинству предметов и явным отставанием в умственном развитии…
У него еще были домашние заготовки с рассказами о маленьких учительских зарплатах, о том, что деньги последний раз выдавали полтора года назад. Дальнейшее бытописание должно было сопровождаться сверканиями в глазах, искренним негодованием и отчаянной жестикуляцией руками.
Живой и полный невысказанной боли рассказ учителя-подрывника был прерван появлением дородного сильно обрюзгшего дядьки одетого с претензией на роскошь. Он протянул Алексею потную тестообразную ладонь, буркнув при этом:
— Залупенко Махмуд Сарафанович. Это ты со мной разговаривал.
Видя, как от такого красивого сочетания имен-фамилий нового работника, видать с непривычки качнуло в сторону, примирительно пояснил:
— Шутю, однако… Михаил Афанасьевич мое простое незамысловатое имя и отчество — это по документам, а Махмудом Сарафановичем меня называют работающие таджики. Настоящее имя запомнить легко так звали Булгакова только не философа, а писателя.
Последнее замечание вызвало у Алексея невольное уважение. Сравнивать и отождествлять себя хотя бы по имени отчеству с Булгаковым, кроме этого знать еще и какого-то другого это было приятным сюрпризом.
* * *
Пока Алексей пожимал руку и слушал Залупенко, тот продолжал с любопытством, но без всякого живого интереса рассматривать его. Таким взглядом сельские зоотехники рассматривают коровье стадо, пытаясь по известным только им признакам заранее определить, сколько молока можно будет получить, от пока еще яловой телки.
— Все вопросы будешь решать со мной. Я здесь и бог, и судья. Продажные профсоюзы, стоящие согласно учению марксизьмы-ленинизьмы на службе олигархического капитализма — это также я. Милую и казню, хотя до этого, слава богу, не доходило — опять же я.
Он видно хотел перекреститься поискал глазами икону, но на стенках со всех сторон были наклеены только голые сисястые молодухи, поэтому опустил за ненадобностью приготовленную щепоть в карман.
— Солдафон! — он обратился к Семе. — Познакомились?
— Само собой, Ах-фанасич. Но он совсем и не строитель, а так недоразумение одно, нам такой алимент лишнее и не нужное в хозяйстве приспособление, — заныл тот сразу довольно мерзким простуженным голосом.
От налета собственной значимости и внушительности еще несколько минут назад присутствующих на его лице и во всей фигуре ничего не осталось. Так, мелкие брызги детского поноса.
— Это Сема-Солдафон — Залупенко ткнул в его сторону пальцем. — Раньше он был Семой-Прапором, но когда стал крысятничать обворовывать работающих у меня алкашей жертвы его жлобства и мерзости тамбурами (табуретками) легонько поучили его жизни и понятиям, а потом, разжаловали до Солдафона. — После чего брезгливо оттопырив губу, добавил. — Дрессируя лакеев… Так устаешь… Господи, они такие тупые…
После сказанного он задумался, должно быть, вспоминая былые события. С неприязнью посмотрел на того, о ком говорил и инстинктивно вытер руку о чью-то рубашку, висевшую на спинке кровати.
— Видишь. Живучим оказался, хорек-гнойный. Другого бы уже давно, отдали корейцам на мясо, они любят такое… Чуть провонявшее, с гнильцой и тухлое, а это… — он неловко с сожалением, передернул плечами, как будто почувствовал озноб. — Беда моя в излишней природной доброте и вредной в этих климатических условиях сентиментальности. Но… Нужен он мне здесь, понимаешь, незаменим в качестве надсмотрщика и устрашающего фактора. Потому и не гоню. Смотри, как преданно пёс смотрит. Показывает уважение, а сам бы, с радостью вцепился мне в загривок и порвал на мелкие кусочки. Так, что ли, Сема?
Он по-свойски обратился к стоящей рядом прислуге. Казалось что тот, в связи с тем, что его любимый «Ах-фанасич» обратил на него внимание, очень быстро завилял хвостом, после чего, преданно заскулив от восторга, начал лизать хозяйскую руку.
Гусаров не сдержался и попытался уже своей рукой, отогнать видение. После неудавшейся попытки разгона миражей не опуская рук, с силой протер глаза. Все оставалось по прежнему. Мало того из глаз и рта ползающего на брюхе, извивающегося существа на пол стекала клейкая слюна вожделения.
— Дела-делишки… Усталость и напряжение последних дней, начали сказываться, — подумалось ему.
Такое объяснение видению, облегчения не принесло. Начались и слуховые галлюцинации. Впрочем не порадовали и откровения нового барина. На взгляд Алексея так откровенно при посторонних втаптывать в грязь своего холопа было ни как нельзя.
Алексей не пробыв и трех дней на земле вольного города Гамбурга, успел обзавестись личным врагом.
Лакеи не любят тех, кто присутствовал при их унижении. Темпы приобретения недоброжелателя в лице доносчика и мерзавца Солдафона, розовые и голубые перспективы нахождения здесь, перекрасили в колер тоски и печали — черный и серый.
* * *
— В общем располагайся. Завтра в шесть начинаешь работать подсобником «куда пошлют». Извини, брат, но если ты ничего не умеешь делать то только подсобником. Оплата четыре евро в час, это примерно — чуть больше 6 долларов. Работаем шесть часов до обеда. Час на обед и еще шесть часов, после него. Пьяницы, наркоманы и экономящие на своем здоровье — токсикоманы здесь долго не задерживаются, а замеченные безжалостно изгоняются. Да сам все увидишь.
Залупенко повернулся к выходу, но потом, вспомнив что-то важное, вернулся в исходное положение и уже рыбьим бесцветным голосом сообщил:
