грязными сухими пальцами. По ладони тонкой струйкой потекла алого цвета жидкость, а под оболочкой обнаружились скрытые глубоко внутри мякоти плотные черные зерна. Брану показалось, что это неизвестное ему растение по своей природе было подобно крыжовнику или гранатной рябине, плоды которых частенько использовали в качестве специй или самостоятельных продуктов в Ардстро. Он вновь сорвал с тонких покосившихся стеблей мягкую на ощупь ягоду. Она манила его своим навязчивым духом, просила надкусить ее, дабы убедиться в том, что на вкус она также изящна и съедобна, как и ее цвет, форма и аромат.
Бран, все еще находящийся под легким действием сна, а оттого напрочь отстраненный от критического мышления, поднес ягоду к слегка раскрытым, бледным от жажды губам. Когда она уже практически коснулась его языка, готового принять своими набухшими от желания рецепторами сочную, питательную мякоть, юноша неожиданно услышал посторонний грубый голос, резко ворвавшийся в его слегка затуманенную реальность.
— Не ешь, иначе умрешь!
Поперхнувшись собственной вязкой слюной, Бран выронил диковинный плод и с нескрываемым ужасом, исказившим его доселе безмятежное лицо, стал озираться по сторонам в попытках найти источник загадочного звука.
— Кто здесь?
Уже готовый сделать попытку докричаться до товарищей, он внезапно осознал, что зашел в лес глубже, нежели планировал, и ребята остались под сенью толстых, шепчущих свою хищную песнь, схожую с диким псалмом, веток.
Из темноты, сплетенной вокруг опешившего юноши, словно паутина, плывя по воздуху, вышла ужасающая взор, без преувеличения рослая фигура. Человекоподобное существо под семь футов ростом с огромными над вытянутой головой, свитыми в полукруг рогами, с местами плешивой редкой бородкой, подобно той, что носил покровитель скотоводства и плодородия Бог Пан, в последствии ассоциирующийся у праведников с дьяволом и самим греховным сатаной, с жилистым оголенным торсом и раздвоенными крепкими копытами. На шее незнакомца висела длинная металлическая пряжа с болтающимися на ней крохотными черепами неизвестных Брану существ, по-видимому, обитавших в запретном лесу, а с широкого носа свисало воткнутое в него металлическое кольцо, за которое в Ардстро обычно тянут пастись нерадивую скотину. В когтистых, на вид крепких руках существа Бран заметил длинную, платиновую флейту, словно намеренно изготовленную под необычные размеры ее обладателя.
Монстр олицетворял порочную смесь обыкновенного человека с горным бараном или азиатским буйволом. Этот факт ужасал Брана ничуть не меньше того, как именно существо говорило с ним, как чудовищно громогласно голос сатира эхом разлетался по темному лесу.
— Мальчик, эти ядовитые ягоды майского ландыша не предназначены для трапезы. Разве это неизвестно тебе? — подойдя к слегка попятившемуся в сторону Брану, произнесло существо. — Его семя, плоды, корни — все это яд для млекопитающих. Смерть в этом месте может подстерегать тебя всюду. Безобидная на вид ягода легко может лишить жизни, а огромное страшное, на первый взгляд, существо, может подарить надежду, — продолжал говорить незнакомец с мудрым и осознанным видом, словно учитель, наставляющий на верный путь своего непутевого ученика.
Бран не мог выдавить из себя ни слова, хотелось крикнуть так громко, чтобы все птицы, мирно ночующие в своих уютных гнездах, взлетели ввысь и оповестили его друзей о пришедшей по их души беде. Но природная жажда знаний и то, что он лишил неведомого лесного монстра возможности забрать его жизнь и жизни остальных детей с помощью обыкновенной на вид жидкости и собственной хитрости, не давали страху окутать юношу, беря ситуацию под контроль этакого ученого, поселившегося в мальчишеском сознании. Сердце его билось так часто, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
— Кто ты? — испытующе глядя на странное существо, протараторил Бран.
— Мое имя Одвал. Я странник, блуждающий среди ночного мрака, как и ты, Бран. Разница лишь в том, что ты — дитя человеческого порока, а я — дитя порока других, более темных существ, — растягивая каждое слово, подобно тому, как старые женщины растягивают шерстяные нити, собирая их в тугой клубок, проговорил сатир. — Но, думаю, мы с тобой очень похожи.
Слышать от монстра здравую речь было довольно непривычно. Более того, это создание уверенно заявляло о том, что мальчик подобен ему, а он подобен мальчику. Неужели это действительно было так?
— Откуда ты знаешь мое имя? — трепеща от беспокойства и сомнений, спросил Бран.
Мальчик отошел от незнакомца на пару метров, но по-прежнему пытался разглядеть в его вытянутом лице человеческие черты, то, за что можно было бы считать его безобидным, не диким коварным зверем, а покровительственным духом.
— Лес рассказал мне о тебе и других жертвенных детях. Я знаю все, что знает он. Но не бойся, я на вашей стороне, — сказало существо, загадочно улыбнувшись. — Зачем мне было спасать тебя от неминуемой смерти, которую мог принести яд вероломного растения? Просто я чувствую и понимаю тебя, Бран, намного глубже, чем твои товарищи по несчастью. Для них ты — обыкновенный сорняк, который можно вырвать в любой момент, не ощутив при этом ни малейшего угрызения совести, а для меня ты — венерина орхидея, редкая, удивительная культура, расцветающая лишь однажды.
Бран не совсем понимал загадочную речь, произнесенную странником, но четко улавливал его настроение. Совсем не агрессивное, скорее, снисходительное по отношению к нему, словно тот представал неким божеством или ангелом-хранителем, а юноша был всего лишь пророком, греховным человеком, на кого по воле небес снизошла спасительная благодать.
— Что вам нужно от меня, от всех нас?
— Ежели позволишь мне приблизиться, я поведаю обо всем, что тебя гложет. Расскажу, где искать ответы на пожирающие твой разум и душу вопросы.
Бран несколько мгновений размышлял над предложением, а затем, поддавшись острому импульсу заинтересованности, решился идти прямо к монстру, посмотреть в его ярко-желтые глаза, увидеть то, чего никогда не видел до этой роковой встречи.
— Я опущусь, чтобы ты мог смотреть мне в глаза. Так ведь принято у людей?
Существо опустилось на холодную почву и скрутило мощную широкую спину так, чтобы Бран мог чувствовать себя с ним в равных условиях.
— Так-то лучше. По своему происхождению я — сатир, хранитель Салфура — запретного для людей леса, добрый дух, что взыскивает покаяние с повинных и одаривает своей заботой ущемленных, — сказал Одвал, выпустив из широких ноздрей видимую сизую дымку, что было странным, ведь в лесу было не настолько холодно. Но Брана и это не испугало, он искал ответы, а сатир был готов дать их ему.
— Зачем вы следите за нами? — сказал мальчик, приблизившись, подобно Гераклу, совершающему очередной фантастический подвиг, к огромной животной морде.
— За вами? О нет, дитя, я слежу лишь за тобой, — ответил Одвал, указав своим толстым пальцем
