это были мамаши, имеющие дочерей на выданье: ведь я был богат и считался завидным женихом), то, напротив, я был должен явиться к кому-нибудь с визитом, и не было никакой возможности отказаться. Бесконечная череда светских увеселений: балов, званных обедов, премьер театральных постановок не давали мне полностью отдаться любимому делу. Да, к тому же, в родительском доме, где я жил, имелся большой штат прислуги, над которой требовался неусыпный надзор. Жизнь проходила день за днём, год за годом в житейской бессмысленной суете.
А философы рисовали в своих трудах совершенно иное, счастливое и безмятежное устройство жизни. Какое счастье, обретаться где-нибудь на лоне природы, имея только самое необходимое, в маленьком домике, стоящем посредине заброшенного парка, наслаждаться красотой, тишиной и одиночеством, разделяя свои мысли только с автором какой-нибудь мудрой книги.
Наконец, я решил от грёз и мечтаний перейти к делу. Через посредников я приобрёл участок земли с маленьким домиком. Я находил, что это место полностью соответствовало моему идеалу. В домике было всего две комнаты — побольше и поменьше, и кухня. Домик окружал запущенный плодовый сад. Маленький родничок удовлетворял мои потребности в воде, Недалеко находилось село, жители которого с готовностью согласились поставлять мне провиант. Но главное, посредине моей усадьбы росло огромное дерево с раскидистой кроной. Я велел соорудить под ним скамейку и предвкушал уже, как отрадно будет здесь сидеть с интересной книгой.
И вот, свершилось. Я продал свой дом и почти всё имущество в том городе, где родился и прожил всю свою жизнь, рассчитал прислугу, дав ей хорошие рекомендации, и переселился в мой домик отшельника, как я назвал моё новое жилище. Только книги, мои истинные друзья, остались со мной от прежней жизни.
Не скажу, что мне на первых порах было легко. Приходилось самому беспокоиться о пище, одежде и дровах, топить печи и таскать воду. Но я был ещё довольно молод, достаточно силён и справлялся пока неплохо. Пару раз в месяц я закладывал коляску и отправлялся в ближайший городок к букинисту, с которым свёл знакомство, и который припасал для меня все самые интересные книги. Так прошло, наверное, лет пятнадцать, и тут произошло событие, положившее начало всем нынешним бедствиям.
Как-то, выйдя от букиниста в самом прекрасном настроении со стопкой книг, которые давно мечтал прочитать, я забрался в коляску (верх её был поднят) и вдруг обнаружил сидящую там пожилую женщину, вернее, даже — старуху. Одета она была скромно, но не бедно, и не была похожа ни на нищую, ни на простолюдинку.
Моё хорошее воспитание не позволило мне возмутиться. В самом деле, возможно женщине просто стал плохо, другого места не нашлось, и она решила немного посидеть в моей коляске.
— Сударыня, — вежливо обратился я к ней. — Сударыня, вы, должно быть, ошиблись. Это не наёмный кэб, а частный экипаж. Но я с удовольствием доставлю вас, куда пожелаете.
— Благодарю вас, господин N, — ответила она. — Вы очень любезны. Но у меня пока ещё крепкие ноги, живу я недалеко, так что в этой услуге я не нуждаюсь. Нет, я села в вашу коляску, чтобы поговорить с вами. У меня к вам дело. Но это дело такого рода, что оно не терпит посторонних глаз.
— Вот как? Какое же это дело? И откуда вы меня знаете? — в замешательстве спросил я.
(Хочу заметить, Аврора, что я и здесь, и дальше, буду называть себя только господином N. Я не хочу, чтобы кто-то знал имя, которое мне дали родители. Слишком тяжело мне думать, что я мог бы стать виновником многих бед, и все люди произносили бы это имя не иначе, как с проклятием).
— Я желаю преподнести вам некий дар, и очень надеюсь, что вы от него не откажетесь. Я несколько лет следила за вами, наводила справки и поняла, что лучшей кандидатуры мне не найти. Вы человек учёный и образованный, что важно. Жизнь ведёте скромную и замкнутую, хотя, по-видимому, имеете достаточно средств. Не подвержены дурным привычкам и порокам. Наконец, у вас нет родственников, сами вы ещё достаточно молоды, и долго сможете хранить у себя то, что я вам сейчас подарю.
Я сгорал от любопытства, но, произнеся слова благодарности, заметил однако, что мало интересуюсь материальными богатствами.
— Это вещь вам понравится, — сказала дама. Она раскрыла ридикюль, лежавший у неё на коленях, и извлекла книгу.
Знаешь ли ты, Аврора, что несколько тысяч лет назад книги выглядели совсем не так, как сейчас. Это были свитки из пергамента, накрученные на особый стержень. Хранились эти свитки в специальных футлярах. Вот такой футляр прекрасной сохранности и был передо мной.
Что чувствует такой любитель книг, как я, увидев подобную редкость? Мой тогдашний восторг описать невозможно.
Я раскрыл футляр и извлёк свиток, сплошь покрытый письменами. От раскручивания свиток предохраняло деревянное кольцо, похожее на браслет, также с нанесёнными непонятными значками. Я побоялся, что кольцо выпадет из моих слегка дрожавших от волнения пальцев, и хотел надеть его на руку.
— А вот этого делать нельзя. Ни в коем случае. Я вам после объясню, почему, — и дама забрала у меня кольцо.
Я немного развернул пергамент и стал пристально вглядываться в знаки, которыми он был мелко испещрён. Одни значки были красными, другие — коричневыми. Они то тянулись строчками, то выстраивались в различные фигуры. Удивительным было то, что эти значки даже отдалённо не напоминали мне ни один знакомый алфавит. Это не был ни иврит, ни арабский, ни фарси, ни хинди… Я терялся в догадках. Наконец дама взяла у меня из рук свиток, скрутила его, надела кольцо и положила в футляр, а тот — в свой ридикюль.
— А теперь выслушайте меня, — сказала она. — Этот свиток переходит из рук в руки не одну тысячу лет. Его владелец, он же хранитель, несёт ответственность за то, чтобы все условия неукоснительно соблюдались. Я не могу сказать, что случится, если владелец свитка поступит самоуправно, но точно знаю, что пострадают многие люди, а может быть, и всё человечество. Скажу о том, что мне известно. В этой книге содержатся все колдовские заклятия, которые только были изобретены тёмными силами. Тот, кто сможет их прочесть, будет наделён огромной, неодолимой силой и властью. «Что здесь страшного?» — спросите вы. Порядочный человек не станет использовать подобную силу во вред людям. Да и не сможет никто прочесть содержание манускрипта, поскольку единственный в мире документ написанный на этом языке — вот этот свиток —
