Из ледяной мглы заговорил Кэльвин:
— Как медленно у нее бьется сердце…
— Главное, бьется. Значит, она живая. — Это сказал папа.
— Уж очень слабо.
— Сначала вообще не билось. Я думал, она умерла.
— Да…
— А потом забилось редко-редко. Сейчас уже посильнее. Нам остается только ждать.
Слова отца падали в уши ледышками.
— Вы правы, сэр. — Это говорил Кэльвин.
Ей хотелось крикнуть им: “Я здесь, я жива! Только я окаменела!” Но она не могла произнести ни слова, не могла даже шелохнуться.
Снова заговорил Кэльвин:
— А все-таки вы вырвали ее у Самого. Вы нас обоих спасли. Мы больше бы не выдержали. Я вообще удивляюсь, почему мы столько продержались, сэр? Ведь Сам намного сильнее. Как это нам удалось?
— Просто Сам не привык к сопротивлению. Поэтому он не справился и со мной. Ведь в течение многих сотен лет ни один мозг не пытался сопротивляться Самому. Но если бы не вы, не знаю, продержался бы я еще или нет. Я уже был на грани сдачи…
— Не может быть, сэр!
— Честное слово. Мне уже хотелось только одного — отдохнуть. Я уже почти совсем решил, что сопротивление бессмысленно, что Сам все-таки прав и все, во что я верил, — бред. Но тут в мою тюрьму влетела Мэг и одним махом вернула надежду.
— Сэр, но зачем вы вообще отправились на Камазот? Из-за чего?
— На Камазоте я оказался случайно. Я ведь даже не собирался покидать пределов Солнечной системы. Я отправлялся на Марс. Но тессеракт оказался намного сложнее, чем мы предполагали.
— А почему, сэр. Сам прежде всего захватил Чарльза Уоллеса, а не меня и Мэг?
— Из того, что вы мне рассказали, я понял, что Чарльз добровольно решил слиться с Самим, а потом вернуться. Он переоценил свои силы. Послушай, по-моему, у нее сердце забилось чаще!
Его последние слова прозвучали ближе и показались теплее. Но почему разговаривают только папа и Кэльвин? Где Чарльз Уоллес?
Наступила тишина. Тягучая тишина. Потом снова заговорил Кэльвин:
— Неужели ничего нельзя сделать? Может, поискать подмогу? Нельзя же сидеть сложа руки и ждать?
— Ее нельзя оставить. Надо держаться всем вместе. А потом, нам нечего бояться ожидания.
— Вы считаете, сэр, мы промедлили там, на Камазоте? Мы ведь, наоборот, слишком быстро действовали. Вот Чарльз Уоллес и попался!
— Может быть, ты прав. Я не уверен, ведь я так мало знаю. Но одно могу сказать: время на Камазоте совсем другое. Наше время движется в одном направлении по оси, только вперед. Время на Камазоте движется по замкнутому кругу, повторяется постоянно одно и то же. Поэтому я не знаю, сколько я сидел в колонне — минуту или сто лет. — Он замолчал. — Кажется, пульс становится нормальным.
Мэг не почувствовала, как папа щупает ей пульс. Тело оставалось каменным, начала работать голова. Снова заговорил Кэльвин:
— А как же ваш эксперимент, сэр? Вы ставили его один?
— Что ты! В работе участвовало шесть ученых и еще ряд людей. Не мы одни пробовали решить эту задачу, поэтому мы засекретили практическую сторону эксперимента.
— Но вы один попали на Камазот? Или были предварительные опыты с кем-то?
— Нет. Не было особого смысла посылать собак или обезьян. Ведь мы даже не знали, что происходит с телом — перемещаемся мы в пространстве и времени или наступает полный распад материи? Эксперименты со временем и пространством — опасная штука.
— Но почему именно вам досталось лететь первым?
— Я не был первым. Мы тянули спички, я оказался вторым.
— А что было с первым?
— Смотри-ка, у нее дрогнули веки! Нет, показалось… Просто тень упала.
“Это я мигнула, — пыталась крикнуть Мэг. — Я вас слышу! Помогите! Сделайте что-нибудь!”
Снова заговорил папа. У него был такой тихий, ровный голос:
— Мы тянули спички. Я был вторым. Хэнк ушел первым. Это мы видели собственными глазами. Стоял перед нами и вдруг исчез. Договорились ждать известий или возвращения год. Год прошел. От него так ничего и не было.
Голос Кэльвина даже охрип от волнения:
— Да, очень жутко, сэр!
Мэг услышала, как отец вздохнул:
— Дальше наступила моя очередь. Я отправился. И вот я здесь. Умудренный и низвергнутый. Думаю, меня не было на Земле года два. Но если вы можете передвигаться во времени, у меня есть надежда вернуться в наше время. Я могу доложить об одном важном открытии — ведь они ничего не знают.
— О чем вы, сэр?
— О том, что человечество — это дети, играющие с динамитом. В нашем научном рвении мы вторглись в эту область раньше, чем…
В отчаянии Мэг издала звук. Очень тихий, но отчетливый. Мистер Мюррей замер:
— Тсс! Слышал?!
Мэг еще раз прохрипела что-то и с трудом открыла глаза. Веки были тяжелыми, как из мрамора. Над ней склонились Кэльвин и папа. Не было только Чарльза Уоллеса. Где же он?
Она лежала на ровном полу, поросшем какой-то ржавой, неровной травой.
— Мэг, — заговорил папа. — Как ты?
Каменный язык с трудом шевельнулся, и она прохрипела:
— Я не могу двинуться.
— А ты постарайся, — попросил Кэльвин. — Тебе сейчас станет легче, Мэг. Ты только не волнуйся.
Он стоял над ней на четвереньках и смотрел на нее с тревогой. Она поняла, что очки не потеряны, потому что отчетливо видела его лицо, веснушки и черные стрелки ресниц над синими глазами.
По другую сторону на коленях стоял папа. За очками миссис Кто его глаза расплывались. Он взял ее руку и начал растирать.
— Ты чувствуешь прикосновение? — спросил он спокойно, будто ничего особенного с парализованной Мэг не случилось.
И его голос успокоил девочку. Она заметила на лбу папы пот и почувствовала дуновение прохладного ветерка. “Интересно, здесь тепло или холодно?” — подумала она.
— Ты чувствуешь прикосновение? — переспросил отец. Она чувствовала, но не могла кивнуть в ответ.
— Где Чарльз Уоллес? — спросила она с трудом. Язык, губы, щеки онемели, как обычно бывает, когда зубной врач вводит новокаин. И тут она ощутила, что вся заледенела. — Я замерзла, — тихо сказала она. — На Камазоте было теплее.
Она немного повернула голову и огляделась. Вокруг все было ржавым и серым. Поляну, на которой она лежала, окружали деревья такого же цвета, как трава. Росли какие-то цветы, унылые и бесцветные.
Вопреки бесцветности и пронзительному холоду, в воздухе носился приятный аромат, едва уловимый при легком дуновении ветра. У папы и Кэльвина были закатаны рукава, и они не дрожали от холода. Только она, закутанная во все их одежки, заледенела.
— Почему мне так холодно? — спросила она. — И где Чарльз Уоллес? Где мы?
