— Прикажите прибавить еще тридцать оборотов.
— Есть прибавить тридцать оборотов!
Упругие струи дыма из труб, словно подрубленные, изломались, поползли вниз и в сторону.
— Всеволод Федорович, вижу японские корабли. Не пора ли перейти в боевую рубку? — предложил старший офицер.
— Да-да, — согласился Руднев. Но прежде чем уйти, он перегнулся через поручни мостика, посмотрел вниз, на палубу. В надраенной до зеркальности меди дробилось негреющее солнце, перекидывалась словами прислуга у орудий. Живая!
У Руднева запершило, защекотало в горле. Он вытащил платок, прокашлялся. Офицеры из вежливости отвернулись, будто ничего и не заметили.
— Идемте, господа. И пусть каждый свято выполнит свой долг.
По одному вошли в боевую рубку. В ней было тесно. Пространство со всех сторон сдавлено трехдюймовыми бронированными плитами, заставлено приборами, переговорными трубами. Ординарец Чибисов потянул на себя пластину стальной двери. Сминая резиновую прокладку, она плотно, как крышка табакерки, впечаталась в стену. Теперь командный пункт корабля был связан с командой хитросплетением переговорных труб, телефонами да двухметровым бронированным туннелем позади рубки — для посыльных и голосовой связи.
Через узкие смотровые щели с козырьками были видны силуэты японских крейсеров.
Наблюдатель торопливо доложил:
— Неприятель поднял сигнал: «Сдавайтесь на милость».
Мичман Ничволодов молодцевато взлетел на самую высоту — фор-марс, где находилась дальномерная станция номер два. Прежде чем припасть к окулярам дальномера, мичман скинул кожаные колпачки со стекол. Цейсовские линзы мерцали таинственным голубоватым светом. Ничволодов открыл ящик с принадлежностями, вытащил бархатку, меховые щетки — оптику обхаживали почище барышень. Выудил он и бутылку для спирта. Пустую.
У Графинюшки кровь ударила в голову. Чем протирать линзы? Одними меховыми помпошками начисто никогда не протрешь — все одно запотеют. Тогда станция станет рубить дистанцию — страх! Он лихорадочно обшарил взглядом трех матросов-дальномерщиков. Ну конечно, кто мог это сделать, как не пьяница Михеев. Ах, сволочь!
— Михеев, поди сюда!
Михеев подскочил, широко расставил ноги, ловя равновесие — на марсе покачивало. Ладонь прикрывала лицо. От ветра? Или… чтоб не унюхал?
— А ну дыхни!
— Да я…
Ничволодов погрозил пустой бутылкой.
— Сам, подлец, знаешь!
— Да нешто я посмел бы. Выпить я горазд, правда… Но такое. Я же русский матрос.
— Ваше благородие, — перед мичманом вытянулся другой дальномерщик, — дозвольте обратиться. Пробка неплотно пригнана. Не иначе как спиртяга выдохся.
Ничволодов потрогал пробку. Качается. Бутылка, кувыркаясь, полетела с фок-мачты за борт.
— Ступай в перевязочным пункт и возьми спирту для дальномера. Скажи, я прошу. Быстро!
Михеев вернулся на станцию, осторожно, как младенца, прижимая к груди бутылку со спиртом.
— Протри линзы! — прикрикнул мичман. — Да легче, медведь косолапый. Это тебе не портовые девки — оптика.
Но Михеев на оптику уже не смотрел. Лицо его было повернуто в сторону. Голос вздрагивал от возмущения:
— Смотрите! Японцы сигнал выбросили, без боя сдаваться предлагают.
Контр-адмирал Уриу ждал ответа, в волнении покусывая губы.
— Что там русские?
— Не отвечают.
Прошла еще минута. Пусто. Адмирал не поверил. Сам облазил взглядом все реи «Варяга». Да что они, в самом деле вздумали драться?
Японская эскадра по своей огневой мощи в пять раз превосходила «Варяг» и «Кореец». Но и этого мало. Японские снаряды были начинены шимозой — взрывчатым веществом, превосходящим в пять раз русский пироксилин, залитый в снаряды. Но и этого мало. На царском флоте отдавали предпочтение бронебойным снарядам с тугими запальными трубками. Такой снаряд должен был пробить броневой пояс неприятельского корабля и взорваться внутри. Японцы ставили на снаряды чувствительные запальные трубки, взрывавшиеся даже от удара о поверхность моря. И они будут взрываться, осыпая прислугу и комендоров, открыто стоявших у орудий, осколочным градом. Это уже была не арифметическая — геометрическая прогрессия превосходства. И все же…
— Может быть, русские спустят флаг после первых выстрелов? И пока не делают этого из приличия?
Контр-адмирал покосился на командира «Нанивы».
— Прикажите дать пристрелочный выстрел.
— Есть!
С флагмана ударило шестидюймовое орудие. Всплеск обо-. значился далеко за кормой «Варяга». Перелет.
— Что русские?
— Молчат.
Уриу протяжно вздохнул. Было бы совсем неплохо начать кампанию с захвата русского крейсера. Адмирал Того прав: такое известие не прошло бы мимо внимания божественного Тенно — императора, а имена первых победителей хорошо западают в память. Проклятое упорство русских. Ослиное. Они за него поплатятся!
— Еще один!
На этот раз японцы положили пристрелочный снаряд почти точно. Водяной гейзер вырос из-под самого борта «Варяга» и, подрезанный ветром, обрушился на комендоров третьего орудия. Алешка Козинцев вытер бескозыркой соленые капли с лица.
— Все целы? Ну, братцы, со вторым вас крещением. Жаль только, на том свете не зачтется. Поп-то японский!
На левом плутонге не удержались, грохнули. Они еще смеялись!
На мачте «Нанивы» затрепетали сигнальные флаги. Крейсер сообщал остальным судам расстояние до русских. Матросы оборвали смех. Козинцев припал к орудию, крикнул срывающимся голосом:
— Сейчас вдарят!
Залп главного калибра японской эскадры разодрал сдавленный небом и морем воздух. Часы показывали 11 часов 45 минут.
В боевой рубке спокойно. С первыми выстрелами всю суету как волной слизало: осталась трезвость мысли и холодная злость, без которой ни один бой не выиграть.
Руднев привычно одернул мундир. Тяжелые эполеты в желтом мерцании ламп отливали золотым шитьем, стойка воротника подпирала шею. Золотые ножны кортика колотились о бедро. На груди звенела колодка с орденами. Так повелось испокон. В лучшем — на парад и на смерть.
— Японцы начали, Всеволод Федорович.
— Вижу. Проследите, чтобы о всех попаданиях в «Варяг» сообщали в рубку незамедлительно. Это крайне важно.
Второй снаряд упал совсем рядом, подняв фонтан воды. В прорезь рубки — не ослышались ли? — залетел смех.
— Весело помирать собрались наши матросы.
Руднев не согласился.
— Почему помирать? Драться.
— Не пора ли и нам начинать пристрелку?
— Пора. — Руднев снял фуражку, оголив высокий, исчерченный морщинами лоб. Перекрестился. — Ну, с богом. Поднять боевые флаги!
