Я посвятил его в мои планы и понял, что он готов прямо сейчас взяться за дело.
– Не будем рассматривать убийство, за которое вам довелось отсидеть, – сказал я. – Это вещь пустяковая. А приходилось ли тебе делать что-либо более прибыльное и ценное в области плутовства и разбоя? В конце концов, я должен знать, подходящий ли ты для меня компаньон!
– Ка-ак? – говорит он, растягивая каждое слово. – Разве вам не говорили обо мне? Да ведь во всем округе нет ни единого человека, который мог бы с такой ловкостью выкрасть из хлева поросенка, при этом не произведя ни малейшего шума. Я могу увести свинью из стойла, из загона, из-за корыта, с луга, днем, ночью, когда угодно, откуда угодно и ручаюсь – ни одна живая душа не услышит ни визга, ни хрюканья. Весь секрет в том, как взять свинью и как нести ее. Полагаю, что уже близко то время, когда я буду единогласно признан чемпионом мира в области свинокрадства.
– Честолюбие – вещь, заслуживающая уважения, – говорю я. – Не спорю, в вашей глуши свинокрадство – почтенная профессия. Но за пределами этого округа она может показаться несколько… э-э… провинциальной. Но талант есть талант, и поэтому я беру тебя в компаньоны. Мой стартовый капитал – тысяча долларов, и я надеюсь, что, пользуясь твоей наружностью, мы заработаем на финансовых рынках несколько привилегированных акций.
Таким манером я ангажировал Руфа, и мы покинули Маунт-Нэбо. Пока мы спускались из предгорий на равнину, я готовил его к той роли, которую ему предстояло сыграть. Перед тем я два месяца проболтался, ничего не делая, на Флоридском побережье, чувствовал себя в форме, а в голове у меня теснились всевозможные идеи и проекты.
Я намеревался проложить борозду шириной в девять миль через весь Средний Запад; туда мы и держали курс. Но, добравшись до Лексингтона, застали там передвижной цирк братьев Бинкли. По этой причине в город отовсюду съехались фермеры и громыхали своими самодельными сапожищами, попирая торцы недавно уложенной мостовой.
Да будет вам известно, я никогда не пропускаю цирков – нет более удобного места забросить удочку в чужие карманы и малость поправить финансы. Поэтому мы сняли две комнаты у одной благородной вдовы по имени миссис Пиви, а затем я отвел Руфа в лавку готовой одежды и приодел как джентльмена. Теперь он выглядел чрезвычайно авантажно: пиджак в голубую с зеленым клетку, жилет цвета дубленой кожи, пунцовый галстук, а в придачу – самые желтые во всем городе сапоги.
Это был первый костюм, который Руфу довелось надеть за всю жизнь. До того он носил фланелевую рубаху и домотканые штаны, заправленные в голенища. А уж гордился он своим оперением, словно вождь племени игорротов новым кольцом в носу.
В тот же вечер я направился к цирку и затеял неподалеку игру «в скорлупки». Руф должен был изображать приезжего простака и действовать против меня. Я вручил ему пригоршню фальшивой монеты для ставок, а вторую оставил у себя в специальном кармане – чтобы выплачивать ему выигрыш. Не то чтобы я ему не доверял: просто не могу заставить себя проигрывать, когда вижу на кону настоящие деньги. Рука не поднимается.
Я раскинул свой столик и принялся демонстрировать, как легко угадать, под какой скорлупкой прячется горошина. Деревенщина собралась вокруг и принялась толкаться локтями, подзадоривая друг друга к игре.
Самое время было появиться на арене Руфу – поставить две-три мелкие монеты, а заодно втянуть в игру остальных. Но где же мой свинокрад? Пару раз его пиджак просиял где-то вдали: он стоял столбом, таращился на афиши, а пасть у него была набита леденцами. Ко мне он так и не подошел.
Кое-кто из зрителей рискнул поставить доллар-другой, но играть «в скорлупки» без «верхового» – все равно, что удить на голый крючок. Пришлось свернуть столик, когда в кассе было всего сорок два доллара, а рассчитывал я по крайней мере на двести. В одиннадцать я вернулся домой и завалился спать, сказав себе, что цирк, должно быть, произвел на Руфа такое сильное впечатление, что он забыл обо всем. Поэтому я решил с утра прочесть ему обстоятельную лекцию об основах нашего бизнеса.
Но не успел Морфей приковать меня к жесткому изголовью, как до меня донеслись нечеловеческие крики вроде тех, какие издает малолетний ребенок, объевшийся незрелыми яблоками. Я вскакиваю, отпираю дверь, окликаю достойную вдову и, когда та высовывается из своей спальни, произношу:
– Миссис Пиви, окажите любезность, заткните глотку вашему младенцу, чтобы порядочные люди могли спокойно отдохнуть.
– Сэр, – отвечает она. – У меня нет никакого младенца. Это визжит свинья, которую два часа назад принес в свою комнату ваш друг. И я также была бы чрезвычайно довольна, если б вы сами заткнули ей глотку.
Я накинул то, что попалось под руку, и направился к Руфу. Он был на ногах. На столе горела лампа, а мой напарник наливал в сковородку молока для бурой хавроньи средних лет, визжащей без умолку.
– Это что же получается, Руф? – возмущаюсь я. – Ты пренебрег своими обязанностями и погубил мне игру. И откуда здесь свинья? При чем тут свинья? Ты, похоже, взялся за старое?
– Не сердитесь, Джефф, – отвечает он. – Будьте снисходительны к моей слабости. Свинокрадство – это как первая любовь, а сегодня, как назло, подвернулся такой замечательный случай, что я просто не смог удержаться.
– Ладно уж! – говорю я. – Может, ты и вправду страдаешь клептосвинией[33]. Но я надеюсь, что когда мы выберемся из полосы, где фермеры занимаются свиноводством, твоя душа обратится к более возвышенным и прибыльным нарушениям закона. Просто понять не могу, что за охота марать руки об такое мерзкое, безмозглое, зловредное и шумное животное?
– Дело в том, – говорит он, – что вы, Джефф, не испытываете симпатии к свиньям. Вы их не понимаете. Вот эта, например, необычайно талантлива, а интеллект у нее просто фантастический. Буквально только что разгуливала по комнате на задних ногах.
– Все, – говорю я. – Я отправляюсь спать. И если твоя свинья действительно такая талантливая, как ты говоришь, втолкуй ей, чтобы вела себя потише.
– Просто она была голодна, – говорит Руф. – Теперь она уснет и больше не пикнет.
Обычно перед завтраком я просматриваю местные газеты.
На следующий день я поднялся рано и обнаружил у дверей дома только что доставленный почтальоном «Лексингтонский листок». На первой полосе мне бросилось в глаза объявление, набранное в два столбца:
ПЯТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ!
Эта сумма будет выплачена тому, кто доставит обратно живой и невредимой всемирно известную ученую свинью по кличке Беппо, пропавшую или похищенную накануне вечером из цирка братьев Бинкли. Подробности владельцев не интересуют.
