Согласен, на этой комбинации я потерял семьдесят пять долларов. Но и карты недаром побывали у меня в руках. Всю ночь я потел над ними, ставя метки на каждую карту. А потом пошла коммерция, и все потерянное я вернул с лихвой.
Как только притончик Бассета открылся, я был там в числе первых. Ему пришлось купить те самые крапленые колоды, над которыми я потрудился, потому что других просто не было, а я знал рубашку каждой карты лучше, чем собственную.
Когда игра закончилась, у меня на руках было пять тысяч и несколько долларов мелочью впридачу, а у Билла Бассета – только любовь к риску да черная кошка, которую он купил, потому как они будто бы приносят удачу. Когда я уходил, он пожал мне руку.
– Брат Питерс, – сказал Билл, – теперь я окончательно убедился, что не создан для бизнеса. Мой удел – робота отмычкой и фомкой. И когда такой человек, как я, пробует перековать свой инструмент на весы лавочника, ничего хорошего из этого не выходит. В карты ты играешь ловко, да и везет тебе, как утопленнику. Прощай, живи с миром.
Больше я никогда не встречался с Биллом Бассетом.
– И что же, Джефф, – спросил я, решив, что история благополучно завершилась, – надеюсь, вам удалось сохранить эти деньги? Думаю, вам они ох как пригодятся, когда вы надумаете изменить образ жизни и заняться более цивилизованной коммерцией.
– Еще как! – воскликнул Джефф, напуская на себя солидность. – На этот счет можете быть спокойны. Я так ими распорядился, что любо-дорого.
И он с торжеством похлопал себя по нагрудному карману.
– Первоклассные акции – «Рудник Голубого Крота», открыт всего месяц назад. Каждая акция – по доллару. Ожидается до пятисот процентов прибыли, не облагаются налогами. Советую и вам, если найдутся свободные деньги.
– Вообще-то иногда, – начал было я, – эти рудники…
– Тут дело по-настоящему верное, – перебил меня Джефф. – На пятьдесят тысяч долларов золотой руды – гарантированные десять процентов добычи. – Он извлек из кармана пухлый конверт и положил его передо мной.
– Ношу всегда с собой, – пояснил он. – Чтобы никакой взломщик не добрался до моей кассы.
Я стал рассматривать акции. Они были красивые, просто загляденье.
– Ага, это где-то в Колорадо… – сказал я. – Между прочим, Джефф, как звали того финансиста, которого вы с Биллом встретили на подступах к Роки-Спрингс? Ну того, который потом укатил в Денвер?
– Эту крысу звали Альфред Э. Рикс.
– Вот, значит, как, – говорю я. – А тут председатель совета директоров вашей акционерной компании расписался на акциях – «А. Л. Фредерикс». Ну, я и подумал…
– Покажите! – взревел Джефф, выхватывая у меня конверт с акциями.
Чтобы отвлечь моего собеседника от тягостных размышлений, пришлось подозвать официанта и заказать еще бутылку кьянти. Это было единственное, чем я мог утешить его при таких обстоятельствах.
Войдя в вагон для курящих экспресса Сан-Франциско – Нью-Йорк, я обнаружил мистера Джеффа Питерса. Из всех, кто обитает к западу от реки Уобаш, он единственный, кто умеет пользоваться обоими полушариями мозга сразу, да еще и мозжечком в придачу.
Специальность Джеффа – операции на грани закона и беззакония. Вдовы и сироты могут его не опасаться: его клиентами являются те, у кого имеются излишки. Вот почему он любит сравнивать себя с самой маленькой мишенью в тире, в которую любой опрометчивый стрелок может выстрелить двумя-тремя завалявшимися долларами – без всякой гарантии попасть. Обычно табак благотворно влияет на его ораторские способности, и с помощью пары толстых сигар я вскоре знал все о его последних похождениях.
– Самое сложное в нашем бизнесе, – начал Джефф, – это обзавестись надежным и безупречно честным партнером, с которым можно проворачивать мошеннические операции без всякой оглядки. Но даже лучшие из тех, с кем мне доводилось заниматься присвоением чужого имущества, и те иной раз оказывались обычными пройдохами.
Поэтому летом прошлого года решил я отправиться в какое-нибудь захолустье, где нравы все еще сохраняются в первозданной чистоте, и взглянуть, не отыщется ли там какой-нибудь толковый малый, имеющий склонность к аферам, но еще не развращенный легким успехом.
Наконец попался мне один городишко, где жители еще слыхом не слыхивали об изгнании Адама[30] из рая и безгрешно блаженствовали в своих угодьях. Городок назывался Маунт-Нэбо и располагался примерно там, где сходятся границы Кентукки, Западной Виржинии и Северной Каролины. Что? Эти штаты сроду не граничили друг с другом? Ну какая разница! Одним словом – где-то в тех краях.
Пришлось потратить целую неделю, чтобы горожане убедились, что я не сборщик налогов. И вот, захожу я как-то в лавку, где собирается местный высший свет, и начинаю с осторожностью прощупывать почву.
– Джентльмены, – говорю я, после того как мы обменялись рукопожатиями, – сдается мне, что жители Маунт-Нэбо – самое безгрешное племя на этой земле: до того вам чужды всякие плутни и пороки. Женщины у вас благосклонны и добры, мужчины честны, трудолюбивы и настойчивы, и жизнь у вас прямо-таки святая.
– Верно, мистер Питерс, – говорит хозяин лавчонки, – чистая правда: мы люди благородные, лучше нас во всей этой местности нет, ну, может, малость замшелые от сидения на одном месте. Да только вы не знаете Руфа Татама!
– Да-да, – подхватывает городской констебль[31], – он не знает Руфа Татама! Это самый отпетый из всех негодяев, когда-либо избежавших виселицы. Кстати, я вспомнил, что мне еще позавчера следовало выпустить его из тюрьмы: истек месячный срок, к которому он был приговорен за убийство. Но не беда: лишних два-три денька ему только на пользу.
– Да что вы, сэр! – вскричал я. – Неужто у вас в Маунт-Нэбо живет такой скверный человек? Закоренелый убийца!
– Гораздо хуже! – вмешивается владелец лавки. – Он ворует свиней.
Я тут же решил свести знакомство с этим свинокрадом. Спустя пару дней после того, как констебль выпустил его на волю, я разыскал мистера Татама и пригласил его прогуляться за городской околицей. Мы уселись на бревно и повели деловой разговор.
Мне требовался компаньон простодушной деревенской наружности для небольшой одноактной аферы. А Руф Татам был буквально рожден для той роли, которая ему предназначалась. Рост у него был что твоя оглобля, глаза синие и круглые, как у фарфоровой собаки на каминной полке, волосы волнистые, как у дискобола[32] в Ватикане, цветом напоминали картину «Закат солнца в Гранд-Каньоне» – из тех, которые вешают в гостиных, чтобы прикрыть дыру на обоях. Это было идеальное воплощение деревенского простака.
