— Умоляю вас, прекратите! — потряс кадуцеем Гермес. — Я не могу слушать эту музейную чушь. Как объяснить вам: не стыжусь я — сомневаюсь! Во всем сомневаюсь. Думаю, а нужны ли мы вам, людям? Мы, подлинные!
— И это говорит олимпиец! — воскликнул академик. — Бесспорно, нужны! Иных аргументов нет.
— Э, бросьте. Бесспорность — это миф. Когда тебе молотком разбивают лицо, ничто не утешает: ни рабская вера в фатум, ни воспоминания о том, что тобою любовался сам кудрявый Поэт. Имя его запамятовал, а лицо хорошо помню…
— На вас падала тень Поэта? — медленно спросил Стогис.
— Бывало, — просто ответил Гермес. — Но вы на мой вопрос не ответили: нужны мы вам или нет?
Трудно было ответить честно, и еще труднее потому, что мучил стыд за сам вопрос, возникший в наш, столь просвещенный, век. Но бог ждал, и Стогис промолвил:
— Пока род человеческий не пройдет, красота будет сиять.
— Или то, что от нее останется, — горько продолжил Гермес.
— Да, или то, что от нее останется, — прямо сказал Стогис. — Бывали времена, когда разбивали головы не только статуям, но и людям. Это, мой бог, сор истории, который рано или поздно осядет.
— И вы верите в это? — строго спросил Гермес.
— Я хочу верить в это.
— А нам всем что же остается?
— Мужество и терпение. Другой охранной грамоты нет.
— Прощайте, человек. Я запомню вас.
Гермес помедлил, затем коснулся мраморной дланью плеча старика, как бы прощая его за что-то, благословляя и любя, — и вышел.
Штаб главнокомандующего культурой размещался в современном многоэтажном здании, напоминающем хорошо застекленный гроб. К нему то и дело подъезжали чистые солидные машины. У подъезда сновали озабоченные борьбой на культурном фронте люди. Где-то внутри этого колосса сидел сам Бородулин, полководец в долгой и жаркой схватке с невежеством, отсталыми традициями и антиэстетическими тенденциями.
Взору впервые вошедшего в штаб человека представали многочисленные гигантские графики и диаграммы, на которых кривая роста культуры, помедлив у отметки «1913 год», резко, как космическая ракета, взмывала вверх. Имелись в хозяйстве Бородулина и другие занимательные вещицы, как-то: многочисленные макеты штаба в 1/20 натуральной величины: из картона, соломки, чугуна, алюминия и даже из горного хрусталя. Бородулин весьма ценил макетное дело и покровительствовал ему. Но главным украшением штаба, безусловно, был фонтан «Казнь Савонаролы». Жалкая, коленопреклоненная фигура злейшего врага культуры и прогресса (из гранита) навечно застыла в центре мутного бассейна, посылая человечеству проклятия. Голову неугомонного фанатика когтил мощный, поистине ренессансный голубь.
Итак, с утра в толпе суровых бородулинских солдат замешался молодой человек в строгом, но мешковато сидящем костюме. В руках он держал роскошный букет оранжерейных роз. Молодой человек искал кабинет главнокомандующего и наконец нашел его. Но проникнуть туда было не так просто. В приемной сидел цербер — молоденькая женщина со стервозным выражением лица. Посетителя это не смутило. Он деловито подал юной стервочке букет и поцеловал руку.
— Ай, какие у вас руки холодные! — взвизгнула цербер.
— Да, — сказал молодой человек, — они холодные. Но сердце!.. — Он гулко ударил себя по груди и, не найдя больше слов, обольстительным жестом протянул церберу флакончик французских духов.
— Вы мне взятку да-а-ете? — захлопала ресницами цербер и стыдливо хапнула флакончик.
— Ай, не смешите меня! — поморщился посетитель. — Разве ж это взятка? Если бы вы видели, как подкупали чиновников в Древнем Риме, тогда вы бы поняли, что такое настоящая взятка!
Дикие, непонятные слова незнакомца парализовали девицу. Она уловила лишь то, что он, видимо, часто бывал за границей, в буржуазных странах. Пользуясь замешательством цербера, Гермес вошел в святая святых.
Первое, что бросилось в глаза богу, была гигантская карта страны, утыканная флажками, испещренная разноцветными стрелками и другими малопонятными знаками. Это была карта великого сражения за культуру. Бородулин в накинутом по-походному пальто сидел, навалившись на стол, и орал в телефон:
— Долго я вас всех буду держать на своих плечах?! Опять в Черемыше прорыв! Этот Черемыш в печенках у меня сидит! Приказываю: сбросить туда десант. Пятеро балалаечников и Антонина Ковтюкова. Учись мыслить новаторски, ты, недоумок! Культура, — это знаешь что?! А-ах, зна-аешь! Ну то-то. Смотри у меня. Бывай.
Гермес, волнуемый нехорошими подозрениями, вглядывался в главнокомандующего. Он был даже рад, что на него не обращают внимания. Хотелось получше разглядеть противника — его тяжелое, малоподвижное лицо, бычью шею, огромные ручищи, квадратные плечи, немигающие глаза.
Бородулин наконец заметил вошедшего и исторг негодующий вопль:
— Не видите разве — я уже в пальто и ботинках?! Меня тут нету, хоть я и есть!
Подозрения Гермеса превратились в уверенность. Он решительно сел напротив врага и прямо спросил:
— Бородулин, признайся честно, ты беглый атлант?
— Да, я атлант! Всех на своих плечах тяну куда-то!
— Порви Проект решения, атлант, — спокойно посоветовал Гермес, — а то плохо будет.
— Да ты кто тако-ов?! — зарычал Бородулин. — В щебенку тебя, щенок!
— Не хами, Бородулин! — погрозил пальцем Гермес. — Ты с богом говоришь, с вестником Зевса.
— Что тако-ое?! — взбеленился атлант. — Кто здесь сказал «бог»? Какой такой еще «бог»? Где «бог»? Да мы их всех давно с пьедесталов поскидали! А которые остались, пускай в тряпочку помалкивают! И-ишь, растявкался мне тут: «бо-ог»!..
Бородулин раскрыл папку, схватил ручку, как кинжал, и занес ее над бумагой:
— Вот он, Проект решения, вот он, родимый! Сейчас подмахну, и дело с плеч!
— Ах ты, выскочка, ах пакостник! — гневливо воскликнул Гермес. — Ну, погоди же… Я знаю, что с тобой делать!
Он внезапно распахнул пиджак и выдернул из внутреннего кармана мраморный кадуцей. Бородулин испугался.
— Что-о?! Убить меня хочешь, аристократ, мозгляк?! — Он яростно застучал ногами, что напоминало автоматную очередь. — Не посмеешь! Да на мне все держится! Все-о-о!
Гермес неожиданно ударил атланта кадуцеем по голове. Тот окаменел. Пальто сползло на пол.
— Волею гения, давшего мне божественную власть над изваяниями, ввергаю тебя, атлант, в рабскую покорность! Пиши на этой бумаге: «Запретить».
Из каменного горла Бородулина вылетели звуки ужаса: «Ва-ва-ва». Медленно водя тяжелой рукой, он начертал корявыми печатными буквами требуемое, отвалился на спинку стула и замер.
