– О! Уж не думаете ли вы, что мы попали на тот самый остров, о котором рассказывал капитан Грей, а таинственные аборигены – когда-то высадившееся сюда семейство Томпсонов?
– Я хотел бы так думать. Очень хотел бы! Но разве стали бы эти милые интеллигентные люди прятаться от нас, разве не вышли бы сразу нам навстречу? Да и можно ли предположить, что так точно пущенный камень…
– Был пущен рукой американской леди?
– И даже рукой американского преподавателя всемирной литературы и искусства, – закончил со смехом Денис.
– Да, пожалуй, исключено и то и другое. Но что же, в таком случае, это за люди, где они живут, что делают?
– Не знаю, Эвелина. Ничего пока не знаю. Время покажет.
– А что нам делать теперь, как вести себя?
– По крайней мере не ссориться по пустякам, не давать повод этим людям считать нас дикарями.
– Вы говорили об этом Курту?
– Нет, не говорил. Но сказать придется. Хотя и трудно представить, как он воспримет это с его бредовой идеей стать первооткрывателем, собственником острова.
Журналистка вздохнула.
– Там, в Европе… В общем, пора мне сказать вам…- голос Эвелины перешел на шепот.- Пора сказать вам, что он страшный человек.- Она зябко поежилась и закусила губу, точно эти последние слова вырвались помимо ее воли.
Денис посмотрел на Эвелину долгим испытующим взглядом.
– Не смотрите на меня так. Я знаю, вы не понимаете меня, может быть, даже осуждаете кое за что. Но, во-первых, я много старше вас…
– Полно, мисс Эвелина! Вы еще…
– Я не о годах. Я хочу сказать, что вы не пережили того, что успела пережить я. В этом смысле вы, простите, еще просто ребенок. И потом… Разве вы не знаете, что значит власть денег?
– Власть денег? Здесь, на острове?
– Ах, при чем тут остров! Я говорю о власти денег вообще. И, поверьте, знаю, о чем говорю. Не могу не знать. Для этого достаточно по крайней мере родиться в семье мелкого чиновника, девчонкой потерять отца, остаться с больной, ни к чему не способной матерью и в довершение ко всему иметь еще более или менее привлекательную внешность.
– Я понимаю, Эвелина. Я давно чувствую, что Курт чем-то шантажирует вас. Но ведь не вечно нам жить на этом острове. Пройдет неделя, две, ну, месяц, и вы вернетесь домой, в свою страну.
– В свою страну! А знаете ли вы, что в этой богатейшей, культурнейшей стране мою мать сживут со света только потому, что я не угожу какому-то «денежному мешку». Золото! Кругом одно золото! Как «гибли люди за металл», так и до сих пор… – она махнула рукой и отвернулась.
– Но не везде же так поклоняются золотому тельцу. У нас, например…
– Что у вас? Уж не хотите ли сказать, что все вы там, в вашей стране, бессеребренники? Видела я ваших туристов! А вы сами? Вы не броситесь хоть сейчас в самую отчаянную авантюру, предложи вам мешок денег?
Денис невольно улыбнулся. На память почему-то пришла Тоня. Вспомнились ее последние слова: «Кстати, сколько тебе будут там платить?»
– Я не могу сказать вам за всех моих соотечественников, Эвелина. Но что касается меня, то единственный золотой телец, которому я готов поклоняться, это наука, истина, знания. Ради них я действительно мог бы, наверное, броситься, как вы говорите, даже в отчаянную авантюру. Правда, люди гибнут иногда и за это «золото». Но оно доступно везде и всем. Я рассчитываю даже здесь собрать кое-какой материал.
– Как, вы еще собираетесь заниматься здесь наукой?
– Конечно. Неужели вы думаете, что можно упустить такую редкую возможность? Где и когда еще геолог оказывался на плывущем айсберге из пемзы? Да я облажу его вдоль и поперек! Здесь еще столько непонятного, столько всяких тайн и загадок. Зато, если я смогу во всем разобраться, это будет такой вклад в науку, какого я не сделаю больше за всю жизнь. Вот оно, мое «золото», Эвелина! Впрочем, я надеюсь поделиться им и с вами.
– Нет уж, спасибо! Здесь, сейчас мне такого золота не нужно. И хватит об этом! Пойдемте. И я надеюсь, разумеется, на вашу скромность.
Они выбрались из зарослей, спустились в небольшую лощину.
– Одну минуту, мисс Эвелина, – Денис перебрался через заболоченную низину и, сорвав несколько крупных нежно-розовых орхидей, подал их американке.
– Позвольте тогда подарить вам хоть это.
– Благодарю вас. Цветы… Как это странно, в такой дикой, безнадежно тоскливой обстановке эти роскошные цветы. Вы знаете, Крымов… Ой, мамочка!- она вдруг дернулась, как от удара, подалась назад и, должно быть, зацепившись за корягу, упала навзничь на острые сучья валежника.
– Эвелина, мисс Эвелина, что с вами? – Денис успел заметить, как острый камень молнией просвистел над ее руками и, срезав нежные стебли цветов, с хрустом вонзился в стоящее неподалеку дерево. Камень не причинил Эвелине никакого вреда. Но, падая на сучья, она сильно ободрала руку и теперь с ужасом смотрела на кровоточащий локоть.
– Что это? Снова они?
Денис помог журналистке подняться, осмотрел руку.
– Ничего страшного, небольшая царапина. До свадьбы заживет.
– Вы еще смеетесь! А ведь каких-нибудь двадцать сантиметров выше, и все было бы кончено. Но за что? Что я им сделала?
Денис чувствовал себя так, будто сам был повинен во всем случившемся.
– Успокойтесь, Эвелина. Встаньте на всякий случай вот сюда, за эти кусты,- он подошел к дереву и извлек из коры тонкий, искусно обколотый кусок обсидиана – вулканического стекла, прочного и острого, как лезвие ножа. И сразу вспомнил, что точно такой же обломок камня был брошен и в Курта. Значит, обсидиан служил постоянным оружием островитян. Вот тебе и цивилизованные леди и джентльмены!
Денис вернулся к Эвелине, показал ей свою находку.
– Словно из каменного века.
– А вы говорили, не дикари. Да это звери! Людоеды! Напасть так вот, ни за что, ни про что на беззащитную женщину!
– А вы уверены, что камень был предназначен вам, а не мне?
– Да какое это имеет значение! Идемте скорее отсюда. Я больше шага в лес не сделаю.
«Да, все это, конечно, не совсем понятно, – размышлял Денис, стараясь двигаться так, чтобы оставаться по возможности под прикрытием деревьев. – В кого они все-таки целились, в нее или в меня? И что им не понравилось? То, что мы собирали яйца? Или то, что я нарвал цветов? Но яйца я собирал и прежде. А цветы… Цветы могли быть для них неким табу, некой святыней, связанной с их религиозными канонами. Тогда можно понять их гнев».
Денис поделился своими мыслями с журналисткой. Та нервно передернула плечами.
– Вы, кажется, пытаетесь еще их оправдывать?
– Я хочу их понять. Без этого невозможно будет здесь жить, мы не можем ссориться с ними. К тому же я не могу поверить, что это просто акт бессмысленной жестокости.
