Тарзан понял скорбь матери. Увидев львицу, он хотел, было, подразнить ее, но горе Сабор тронуло его. У него самого был свой Гоубюбалу, и он знал по себе, что дети причиняют родителям одни только заботы и хлопоты. Он сочувствовал Сабор, а несколько месяцев тому назад он не понял бы ее горя. Глядя на нее, он неожиданно вспомнил Момайю, с ее спицей в носу и отвисшей нижней губой. Тарзан понял теперь, какое сильное горе испытала эта безобразная женщина; и он вздрогнул. Странная работа ума, которая называется ассоциацией идей, соединила в его мыслях Момайю с Тикой. Что станется с Тикой, если у нее отнимут Газана? Тарзан даже свирепо зарычал при этой мысли, словно Газан был его балу. Услыхав крик своего защитника, Гобюбалу стал всматриваться в чащу, думая, что Тарзан выследил добычу. С горящими желто-зелеными глазами вскочила Сабор с земли. Навострив уши, она размахивала своим хвостом и, раздув ноздри, стала нюхать. Оба ее детеныша, бросив играть, тесно прижались к ней. Оттопырив уши и наклонив головы, выглянули они из-под ее ног, боязливо озираясь по сторонам.
Тряхнув черной шевелюрой, Тарзан отвернулся от Сабор и умчался в джунгли; но весь день вставали перед ним один за другим образы Сабор, Момайи и Тики – львицы, людоедки и обезьяны-самки, которых в глазах Тарзана равняло общее им всем чувство материнской любви.
***
На третьи сутки в полдень Момайя наконец увидела перед собой пещеру Буковаи-нечистого. Для защиты от диких зверей старый колдун устроил при входе в свою берлогу решетчатую дверь из скрещенных сучьев гигантских деревьев джунглей, которая была теперь полуоткрыта. За дверью зияла пещера – темная, таинственная и страшная. Момайя вздрогнула, словно подул холодный ветер в дождливую погоду. Никаких признаков жизни не было заметно внутри жилища колдуна, но у Момайи было такое чувство, словно из темноты злобно глядели на нее чьи-то жуткие, невидимые глаза. Снова вздрогнула она, но превозмогла страх и шагнула внутрь. И вдруг из глубины подземелья раздался неистовый, не человеческий и не звериный крик – и даже не крик, а адский хохот.
Со стоном отпрыгнула Момайя назад и кинулась обратно в джунгли. Сотню ярдов пробежала она по лесу, пока не пришла в себя. Затем остановилась и стала прислушиваться. Неужели все ее труды, перенесенные страдания и опасности пропали даром?
Она пыталась заставить себя подойти к пещере ближе, но ужас парализовал ее.
Печальная, унылая шла она обратно в село Мбонги. Она шла, сгорбившись, словно старуха, несущая на своих плечах тяжелое бремя прожитых лет, печалей и страданий, усталой походкой, спотыкаясь на каждом шагу. Весна ее молодости прошла.
Слепой страх и страдания парализовали ее ум, и она еле протащилась еще сотню ярдов. И внезапно ее воображению представился грудной ребенок, сосущий ее грудь, а потом стройный мальчик, который, резвясь и играя, скакал вокруг нее, и оба они были Тяйбо – ее Тяйбо! Момайя выпрямилась. Она тряхнула головой, повернулась и смело пошла обратно к пещере Буковаи-нечистого, Буковаи-колдуна.
Снова раздался внутри пещеры нечеловеческий хохот, который не был смехом. Момайя поняла теперь, что это такое. Это был жуткий голос гиены. Держа свое копье наготове, она громко позвала Буковаи.
Вместо Буковаи вынырнула из глубины пещеры отталкивающая голова гиены. Момайя замахнулась над ней копьем. С сердитым фырканьем угрюмый безобразный зверь попятился назад. Снова позвала Момайя колдуна по имени. И в ответ из мрака раздалось неясное бормотание не то человека, не то зверя.
– Кто пришел к Буковаи? – услыхала она.
– Это Момайя! – отвечала женщина. – Момайя из села Мбонги.
– Что тебе надо?
– Мне нужно хорошее зелье, которое было бы лучше тех, что делает наш колдун в селе Мбонги, – отвечала Момайя. – Великий белый бог джунглей украл моего Тяйбо, и мне нужно достать зелье, которое вернет мне его, или укажет, где он находится.
– Кто это Тяйбо? – спросил Буковаи.
Момайя ответила.
– Зелья Буковаи очень хороши! – раздался тот же голос. – Даже пяти коз и новой циновки будет мало, чтобы заплатить за зелье Буковаи.
– Достаточно и двух коз, – заявила Момайя. Желание выторговать лишних трех коз было настолько сильно, что Буковаи вышел из пещеры. Когда Момайя увидела его, то она пожалела, что он не остался в пещере. Словами нельзя передать, как безобразно было разъеденное язвой лицо Буковаи. Момайя поняла, почему Буковаи не слышно, когда он говорит. Справа и слева от него стояли две гиены, которые, как твердила молва, были его единственными постоянными спутниками. Они оглушительно визжали, выли и хохотали. Все вместе они составляли необыкновенное трио – самые отталкивающие звери вместе с самым безобразным человеком.
– Пять коз и новую циновку, – пробормотал Буковаи. Момайя надбавила цену.
– Две козы и циновку.
Но Буковаи твердо стоял на своем.
Торг длился около получаса. Гиены все это время фыркали, рычали и заливались своим ужасным хохотом. Момайя решила в крайнем случае дать колдуну все, что он требовал, но она, как негритянка, не могла не торговаться. Отчасти ее старания увенчались успехом, так как в конце концов было достигнуто соглашение. Была установлена следующая плата: три жирные козы, новая циновка и кусок медной проволоки.
– Приди сегодня ночью, – сказал Буковаи, – когда луна будет стоять на небе третий час. Тогда я приготовлю зелье, которое вернет тебе Тяйбо. Принеси с собой трех жирных коз, новую циновку и кусок медной проволоки, длиной в человеческую руку.
– Я не могу принести тебе их. Ты должен потом сам прийти за ними. Когда ты вернешь мне Тяйбо, ты получишь все это в селении Мбонги.
Буковаи покачал головой.
– Я не дам тебе зелья, – сказал он, – до тех пор, пока не получу коз, циновки и медной проволоки.
Момайя снова стала торговаться и ругаться, но все было тщетно. Она повернулась и ушла по направлению к селу Мбонги. Каким образом ей удастся вывести из деревни трех коз и захватить циновку, она и сама не знала. Но она не сомневалась в том, что ей это удастся: или она принесет Буковаи трех коз и циновку, или умрет. Она должна вернуть своего Тяйбо.
***
Охотясь в джунглях, Тарзан почуял запах Бары-оленя. Тарзан очень любил оленье мясо, но охотиться и в то же время смотреть в оба за Гоубюбалу было невозможно, и поэтому Тарзан посадил мальчика на сук дерева. Листва скрывала Гоубюбалу от глаз хищника, и Тарзан быстро и безмолвно устремился по следам Бары.
Тяйбо боялся одиночества еще сильнее, чем обезьян. Действительные опасности не так страшны, как воображаемые, и лишь богам племени Тяйбо было известно, чего только он не вообразил себе в это время.
