— Хлебушек ещё тёплый, хозяйка! — Лис вынырнул из-за телеги, стоявшей с другой стороны — совсем не с той стороны, откуда я его ждала. — Ну-ка, волчата, подайте-ка нож и миску, сейчас и мясца напластаю…
"Волчатами" он мальчишек называл давно, чуть ли не с первого дня, и получалось это у него совсем не оскорбительно. Скорее, наоборот. Братья, увидев вкусное, заулыбались и побежали за требуемым инвентарём. А я скосила глаза в сторону тех двоих… Оп-па! А они передумали подходить. Стоило Лису появиться, как неторопливо вернулись на свой пост и продолжили употребление вина под колбаску. И я их понимаю. Во-первых, Лис тоже, несмотря на возраст, выглядит далеко не задохликом, и с ножом своим не расстаётся. Будет шум, а шум им явно ни к чему — это во-вторых. Ну, и в-третьих… Раз появление сильного мужчины внесло коррективы в их планы, значит, они наверняка собирались тихо пригласить меня на рандеву. Независимо от моего желания или нежелания куда-то идти.
Чёрт… Что же делать?
— Не бойся, хозяйка, — Лис, нарезая окорок, как бы невзначай пододвинулся ко мне поближе. — Я вас в обиду не дам.
— Действительно, не дашь, — негромко ответила я, разламывая плоские хлебные лепёшки на части. — И ведь не потому, что хозяин велел… Так?
— Так, — согласился беловолосый.
— Почему же?
— Вы — волки. Старая кровь, не порченая, — спокойно заявил Лис, лукаво прищурив столь презираемые в княжестве водянисто-голубые глаза. — Лисы волков не любят, но боятся и уважают их силу. А те, другие… Стервятники они. Жрут гнильё, воняют и друг другу глаз выклюнуть норовят… Подай-ка чашки, хозяйка, я смородины заварю.
— Держи, — я вынула из короба переложенные соломой широкие глиняные чашки. — Волки, значит… Почему же мы именно волки, а не медведи или росомахи?
— Медведь, он одиночка, сам по себе, — охотно ответил Лис, доставая из корзинки чистую тряпочку, в которую были бережно завёрнуты сушёные чёрные ягодки. — Силён, но против стаи волков не устоит. А волки… Волки, они друг за дружку держатся, пока могут.
— И слабого сородича сожрут… — я не удержалась, поддела дядьку, явно склонного идеализировать четвероногое лесное население.
— Так то ж зверьё, что с них взять. Человек-волк — другое дело. Человеку на то и разум богами дан, чтобы понять, чем он от зверя должен отличаться. Человек-волк собрата никогда не бросит, никогда не загрызёт, а понадобится — последним куском поделится…
Интересная философия. Почему он при Дойлене её не развивал?
— …потому и волк, что от волка о четырёх ногах взял только лучшее, — продолжал Лис. — И от человечьей сути только лучшее себе оставил. Я-то от хозяина только потому не ушёл, что он таков и есть. И тебя не оставлю, волчица. Отслужу чем смогу.
— А как же ошейник?
— Что — ошейник? — хмыкнул Лис, раскладывая ягоды по чашкам. — Пустое. Иные и без ошейников рабы. А я свободный. Служу только тем, кого сам выбрал. Продали бы меня стервятнику какому, я бы в ту же ночь ушёл.
— Ты колдун, — догадалась я. Ошейник либо вернёт раба, осмелившегося бежать от хозяина, обратно, либо убьёт. Лис это знал. И если так уверен, что ушёл бы, значит, он знает, что говорит. — Как ты скрыл Дар от магов? Они ведь скармливают твоих соплеменников-Одарённых артефакту.
— Я не просто колдун, — усмехнулся Лис. — Я сын колдуньи. Мать научила меня скрывать Дар, использовать его только когда нужно.
Вот так. Адаптация. Человек — такая тварь, которая приспосабливается к любым условиям или погибает.
— Не боишься говорить это ведьме? — улыбнулась я, потянувшись за деревянным черпачком — залить смородину кипятком из котелка.
— Люди-волки своих не продают, — уверенно заявил Лис.
— Это верно…
Откровенный разговор с Лисом меня, честно сказать, немного успокоил. Да, неграмотный. Да, в момент опасности у него легко едет крыша, и он бросается в бой, как танк. Забывая, что, в отличие от танка, не бронирован. Но умён, чертяка. И ещё — кристально честен. Может умолчать, но не солгать.
Здесь его иначе, как дикарём, не называют…
Двое типов, наблюдавших за нами, ушли примерно через час. Видимо, у них не было приказа привести меня во что бы то ни стало именно сегодня. Значит, либо тот, кто их послал, сменит тактику, либо завтра они повторят попытку. А это меня не радует ну ни капельки.
С Игорем, что ли, связаться? Или не стоит поднимать панику, пока для неё нет особых оснований?
Солнце уже коснулось нижним краем красных черепичных крыш города, когда мой медальон вдруг стал ощутимо холодным и… запульсировал. Нет, не физически: кусок серебра даже в мире магии на это оказался не способен. Просто начал размеренно, с интервалом секунд в десять менять температуру. Тепло — холодно, тепло — холодно. Со слов Дойлена я знала, что так работает постоянная магическая связь между теми, кто прошёл ритуал. Ничего общего с "магической мобилкой", по которой я говорила с Игорем, это не имело. Когда я нарвалась на Лугира и его свиту, Дойлен точно так же почувствовал, что со мной что-то не то. Только, говорил, его медальон "пульсировал" быстро, будто сердце билось. Потому что мне действительно грозила реальная опасность. Что же означает эта медленная "пульсация"? Ему плохо? Заболел? Или попал в передрягу, не смертельную, но неприятную? Что делать? Найти-то я его найду, заклинание поиска на его образ — и медальон выведет меня аккурат куда нужно. Но опасность… Вокруг нас вертятся непонятные типы… Я уйду, а они как раз визит учинят? Приду, а у горла кого-то из мальчишек ножик?..
Но Дойлену плохо. Он же пошёл выручать меня, несмотря ни на что. А я… Сижу, губы кусаю, терзаюсь всякоразным…
Солнце зашло. На землю медленно опустились сумерки, усугубляемые наползавшими с запада тучками.
Завтра будет дождь…
Господи, да о чём я думаю? Какой дождь?
Я должна идти.
— Энгит! — я тихо позвала подростка, что-то задумчиво вычерчивавшего веточкой в пыли у костра. — Мне отлучиться надо… ненадолго.
— А что такое? — видимо, моя бледная физиономия даже в сумерках выглядела…настораживающе, иначе с чего бы он сам так побледнел. Или это отсветы от пламени сыграли шутку? — Отец? С ним что-то случилось?
Зря взрослые думают, будто детки ничего не понимают в их делах. Всё он понимает.
— Ещё не знаю, но проверить стоит, — сказала я, поднимаясь и поправляя юбку.
— Я с тобой.
— А за мелким кто присмотрит?
— Лис присмотрит.
— Я не мелкий! — обиженно запротестовал из фургона Инген. Кто-то, кстати, говорил, что будет хорошим мальчиком и быстро уснёт. — Мне почти девять!
— Вот и хорошо, что не мелкий, — я отогнула кожаную занавесь. — Остаёшься на хозяйстве, понял? И чтоб дядю Лиса слушался.
