тем более, если с сахарным диабетом работаешь на панели так, что у тебя юбка стоит дороже моей дублёнки. Сила у неё есть, но ты только что узнала, можно ли со мной справиться одной силой.
– Юленька, а ты кто? Самбистка?
– Нет, дзюдоистка.
– Разрядница?
– КМС.
Раскладывая пасьянс на постели, Анька спросила:
– И долго мы будем с тобой сиамскими близнецами? Это ж немыслимо: одна спит, другая не спит, одна срёт, другая любуется, одна трахается, другая – дрочит! Ведь мы так через неделю с ума сойдём.
– Для того, чтоб это закончилось, мы должны разузнать, чего она так боится, – ответила Кременцова, вывернув ногу, чтобы взглянуть, нет ли на бинте крови, – она не хочет, чтоб знали, что существует её портрет, написанный, как икона. Мы должны выяснить, почему она этого не хочет, а также кем и зачем был написан этот портрет. Тогда станет ясно, как её нейтрализовать.
– Так мы вдвоём это будем выяснять, что ли? Без посторонней помощи?
– Разумеется. Трупов и так уже более чем достаточно, на мой взгляд.
– И как же мы это выясним?
Кременцова молча допила кофе. Потом ответила:
– Я не знаю.
– Тут, за больницей, есть не то озеро, не то пруд, – со вздохом сказала Анька, – пошли утопимся, чтоб не мучиться.
– Да ты бы лучше заткнулась, мученица! Тебя хоть курить не тянет.
Сказав так, Юля не спеша поднялась, подошла с тарелками к раковине и стала их мыть. Анька продолжала маяться дурью с картами.
– А здесь, кстати, ванная есть? – поинтересовалась, вымыв посуду, Юля.
– Конечно, есть. В конце коридора, напротив кабинета заведующего. Мы вдвоём попрёмся принимать душ?
– А как же! Ведь мы – сиамские близнецы. Я – тело и голова, ты – всё остальное.
– А что ещё есть у человека, кроме башки и тела? – озадачилась Анька. Юля, подойдя к тумбочке, вынула из неё махровое полотенце.
– Ещё есть то, что по поводу и без повода предлагает идти топиться, поскольку знает, что не утонет.
Ванная оказалась на удивление неплохой. Там было просторно, чисто, светло. Пока Кременцова осматривала дверной засов и окошко, Анька уже вовсю полоскалась, поставив больную ногу на бортик ванны. Она несколько минут хлестала себя горячей струёй из гибкого душа, сопя и ойкая. От неё валил пар. Снявшая халат Кременцова нетерпеливо моталась из угла в угол. Ей было жарко. Наконец, Анька вылезла и взяла своё полотенце. Встав в ванну так же, как в ней стояла она, Юля деловито спросила:
– А к тебе мама когда придёт?
– Наверное, завтра, – сказала Анька, тщательно вытираясь, – а что?
– Может быть, она про эту Маринку что-нибудь знает?
– Вряд ли. Да и Маринка едва ли сможет что-нибудь важное сообщить. Она – идиотка.
Надев халат, Анька стала разглядывать Кременцову, которая истязалась контрастным душем.
– Юлька, ты вроде худенькая такая! Где в тебе сила прячется?
Будто и не услышав вопроса, Юля вскричала:
– Анечка, ты ведь видела ту икону! Скажи, как учительница смогла догадаться, кто на ней нарисован?
– Честно, понятия не имею. Да я её особо и не рассматривала. Помню, женщина с гребешком. Больше вообще ничего не помню. Тебе об этом надо спросить у мужа этой учительницы. Если я тебя правильно поняла – она именно ему об этом что-то кричала.
– Если б ему – он был бы убит. Нет – он, видимо, спал беспробудным сном, когда она кому-то об этом что-то кричала, да притом так, что бабка этажом ниже, сидевшая возле форточки, всё услышала.
– Ты считаешь, в квартире был кто-то третий? – ошеломлённо спросила Анька. Юля кивнула.
– Артемьев жив. А его жена и старуха, которая слышала её крик, убиты. Значит, в квартире был кто-то третий. И она с ним общалась. Подай, пожалуйста, полотенце!
– Ты уже всё?
– Мне сегодня с принцем не спать, – ответила Юля, закрутив краны. Взяв из Анькиных рук своё полотенце, она обтёрлась им так, что при одном взгляде на её тело не то что принц, самый краснокожий индеец сразу упал бы в обморок.
Возвращаясь в палату, они зашли в процедурный, поскольку было время уколов. Красивая медсестра в розовых штанишках на этот раз улыбнулась им и особой боли не причинила. Видимо, ей уже сообщили, что Кременцова – человек замечательный.
– Юля, вам обезболивающий не нужен на ночь? – осведомилась она, сделав обязательные уколы.
– А какой именно?
– Анальгин с димедролом.
– Спасибо, нет.
– А мне уколи, – попросила Анька. Глядя, как медсестра её инъекцирует, Кременцова спросила, запирают ли на ночь лестничные решётки.
– Да, разумеется. Я их уже закрыла. А вы кого-нибудь ждёте?
– Я никого не жду. Посторонних на этаже сейчас точно нет?
– Абсолютно точно. Закрыв решётки, я обошла отделение от операционной до ординаторской. Везде свет включала.
В палате Юля стала вслух читать «Вия», сидя за столиком. Анька слушала, растянувшись на своей койке. Через сорок минут они поменялись. Анька домучилась до конца.
– Ненавижу классику, – объявила она, и, захлопнув книгу, легла в постель. Юля изо всех сил боролась со сном, закутавшись в одеяло.
– Кто будет спать? – спросила она.
– Спи ты, – предложила Анька, – я про своих собак почитаю.
И взяла справочник. Юля наблюдала за ней с тревогой.
– Гляди, не вырубись! Ведь тебе димедрол вкололи.
– Не вырублюсь. Спи спокойно.
Был уже двенадцатый час. Ободрённая заключительными словами Тиберия Горобца, ставшего философом, Кременцова крепко уснула.
Глава восьмая
Её пробуждение было страшным. Во-первых, свет не горел. Во-вторых – судя по гробовой тишине, стояла ещё глубокая ночь. И, наконец, в-третьих – Аньки в палате не было. Аньки не было! Юля поняла это раньше, чем открыла глаза и раньше, чем затаила дыхание, чтоб прислушаться. Ощущение одиночества грызло кости, как зимний холод, хлещущий из распахнутого порывом ветра окна. Это было страшно. Приняв сидячее положение, Кременцова откинула одеяло, свесила ноги, нащупала ими шлёпанцы и взяла со стула халат. Ей сперва почудилось, что дверь – настежь. Но оказалось, что не совсем. Тусклая полоска света из коридора пересекала справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству. Раскрытый, он лежал близ Анькиной койки, на месте тапочек с кроличьими ушами. Сквозняк слегка шевелил страницы. Вот это уж было слишком. Юля вскочила. Надев халат на голое тело, она взяла пахнущий тушёнкой консервный нож, и, сунув его в карман, вышла в коридор.
Он был очень длинный и освещался лишь кое-где, поэтому до окна просматривался в одну только сторону. Кременцова старательно почесала затылок и зашагала сперва туда, стараясь не хлопать тапками. Проходя мимо туалета, она в него заглянула. Аньки там не было. Из палат доносились храп и зловоние. Коридор, как выяснилось, окном не кончался, а сворачивал вправо. Ответвление, впрочем, было весьма коротким. Оно заканчивалось решёткой, запертой на замок. За ней была лифтовая площадка и погружённая во мрак лестница. Между этой решёткой и торцевым окном здания находилась дверь операционной. Юля её толкнула, нажав на ручку, и, убедившись, что она
