спину нашему герою, облегчая движение ног, уносил его прочь, овеянного свежими мыслями. Вдруг он вспомнил о тех видениях и голосах на задворках подсознания… Чтобы это значило, Фрай сосредоточился, он знал, что раунд этот не последний, они ждут на подкорке — демоны, бесноватые гады ждущие своего часа, а пока симптоматически напоминающие о себе, напускающие сны из дальних областей, явно не изведанного Фраем подсознания. Постепенно ангары, фабрики и прочие схожие архитектурные надстройки сменила городская геолокация, напрочь отбившая желание думать о чём-то схожем, и думать вообще. Фрай хотел прилечь, обновить сознание, хотя бы его подсознание, какое-то чувство торжественности и неотъемлемости грядущих перемен, уходило с приходом странных и чуждых сновидений. Это не отменяло тот факт, что хотя бы тело отдыхало и наполнялось, пусть и толиками, но всё-таки энергией, такой нужной на обеспечение собственных нужд, а именно этими покупками, обдумыванием, прощаниями с былым, всё то о чём не раз уже было сказано. Фрая уносили кварталы, а ветра остатки сожалений. Как будто обновлённое состояние (психическое, но не общее) стало таким понятным и нужным, пусть ненадолго, и анахорет пожалел, что не выходил чаще на улицу. Мимо проезжал рейсовый автобус, видно было, что салон сильно заполнен, Фрай пригляделся, как бы искал подтверждение своего прояснения. На задней площадке, среди пассажиров, стояла девочка лет пяти с мамой, обе смотрели в окно, увидев Фрая, остановившегося на тротуаре, помахала тому правой рукой, в которой держала плюшевого мишку. Немного опешив, тот застыл, так заворожила его простота этой людской приветливости, открытости, проникающей в сам смысл жизни героя, в его, пока ещё открытое доброте, сердце. Автобус отошёл от остановки, Фрай стоял недвижимый, а девочка махала, махала и махала, сколько хватало глазу расстояние. Стоит запомнить — быстро привыкаешь не только к хорошему, к плохому не меньше. Анахорет привык плясать от мракобесия. Так вот стоя на тротуаре, ожидал подвоха, но его не было. Девочка уезжала, уезжал и мишка в детской ручонке, оставляя в душе до боли знакомое чувство, уснувшее вместе с кражами, грабежами и афёрами. Выйдя из оцепенения, Фрай продолжил свой путь. Дома ждала Слевен и была на взводе.
«Явился? Ну как там этот твой отморозок?»
«Всё хорошо, умнеет на глазах, немного осознания смысла бытности ещё не кому не помешало».
«Ты о чём, милый, вы опять не поладили?»
«Как бы это сказать, я вразумил его… Надоумил. Теперь всё так как задумано, все собираются: Дженкинс, Краймен. Есть мотивы… У каждого. Вот ими каждый и руководствуется».
«Рада слышать, надеюсь ты замотивировал эти мотивы?»
«Все получат по заслугам!»
«Ты настоящий политик! Фраза Цицерона кажется, что-то из уроков философии отложилось в памяти».
«Возможно, но собираюсь стать примерным семьянином».
«Я в твоих руках и всё в твоих силах, у тебя есть время отдохнуть, машины на парковке, каждая на своей, номера ты знаешь, стоят там же где и оговорено, одежда и всё остальное на столе, можешь проверить».
«Я поем и посплю, с твоего позволения, ты у меня чудо».
«Спасибо, милый».
Фрай лёг, прогулка дала о себе знать — ноги саднили… Зато мысли не путались и были свежими. Пара часов в запасе не означали оздоровительный и глубокий сон. Не бояться только дураки, Фрай им не был, поэтому повышенная потливость и напряжённость не покидала в дни ипохондрии. Кемарить в пол глаза, отдыхая телом, наш герой мог ещё со службы в армии. Довольствуясь этим, он разделся, нырнул под покрывало, отдаваясь телесно и умственно драгоценным минутам в это предзакатное время облегчения.
Время шло быстро, не смотря на то, что никто так и не заснул, Слевен легла тут же, напоминая о себе неуловимыми запахами своих духов. Вспомнился Дженкинс, он был на смене и, наверное, ему было несдобровать, гнёт нависшего дела, а ведь на нём львиная его доля. Фрай не был в курсе, что Нил доплачивает тому за вредность, поэтому даже взгрустнул, но не сильно. Удручаться из-за чужого заработка в Америке не принято, их со Слевен карман не распирало от денег, поэтому делится ими Фрай не собирался. “Американская мечта не признаёт неудач и неудачников”, — так он думал, герой нашего повествования. Сборов как таковых не было: весь нехитрый скарб покоился в спортивной сумке, всё было перепроверено и уложено его пассией. Оружие Фрай согласился взять: применять его никто не собирался, а статья за ношение и так была неотвратимой данностью, тяготевшей не малым списком содеянного им и его подельниками. Не будем вдаваться в прошлое, но послужной список за эту пятилетку и впрямь был внушительным и самое интересное — разношёрстным. Фрай не был сторонником поножовщины и угроз, но не миновало его карьеру и вымогательство, помимо прочего отмывы денег, перепродажа краденого, автоугоны. Закат карьеры ознаменовался кражами и грабежами. И везде ему фартило, при чём по крупному. Ограбление банка с погоней и перестрелкой было фиеричной оконцовкой промысла, если бы не подвернулся музей с кажущейся плёвой задачей. Каждое правонарушение по подготовке не уступало нынешнему и было бы отдельной главой повествования, если отдавать этому должное. Дела пошли увереннее после освоения Фраем «Даркнета», о чём было сказано ранее. Появились заказчики, перекупщики и отмывщики. Оружие и некоторое другое оборудование покупалось у этих лиц, или у других в интернете. Об этом и думал персонаж повести, сон в руку не шёл и время ещё оставалось. Написал Нил: «Ну что ковбой манатки в тачке? Удачи тебе на твоём поприще. Встретимся у меня на складах, если вопросы есть, то в личку, если нет, то прыгай в свою бричку и вперёд за горизонты, и помни у тебя ещё вся жизнь впереди!» Фраю похорошело от такого напутствия, порой нам не хватает уверенности, самой малой толики, чтобы почувствовать душевное равновесие. Вспомнилась Канада… Лес… Иносказательность там была во всём, в чаще, речке, избушке — природа. А сколько он дум там передумал, не хватало города в равной степени, в какой не хватает ему природы и поныне. Взаимообратный процесс… Не смотря на пассивное времяпрепровождение, вынес он из зелёного театра опыт, пускай и незримый, но не менее важный чем на темных делишках во всех штатах, в которых только гастролировал. А ведь там он чуть богу душу не отдал, когда тонул посреди реки, вся жизнь перед глазами в пучине полноводной быстрины. Сейчас по прошествии лет чувства притупились, гордость охватывало мужское себялюбие, грань жизни и смерти была этому на руку. Анахорет закрыл
