от нее было немного. Потом вдруг вспомнил, что на этом телефоне вроде был фонарик, автоматически два раза нажал кнопку прокрутки вверх и о чудо! — он загорелся!
Я добрался до двери, отодвинул заслон смотровой щели и минут пять вглядывался в темноту.
Никого.
Я медлил.
Что-то останавливало меня. Не знаю, что. Или знаю?
— Не спи, кругом змеи, — прошептал я.
Сердце забилось сильнее.
Я развернулся и начал спускаться по ступенькам обратно. Фонарь «Нокии» был как нельзя кстати, он светил мощно и ровно.
Через пару минут я стоял у двери. Нажал на нее ладонью и на удивление дверь поддалась. Массивная конструкция легко и бесшумно отползла в сторону.
Я затаил дыхание и почувствовал, как сильно бьется сердце.
Наверное, так же сильно, как и в тот раз, когда я школьником залез сюда ночью, наслышавшись о странных вещах, творящихся под землей. Также как и сейчас, я был там не один. Я почувствовал это не сразу, но, когда различил шаги в кромешной тьме, бежать было поздно. От страха я вжался в стену, присел и обмочился. Кто-то ходил там, ударяясь в стены и жалобно скуля. Этот звук я не забуду никогда.
Сейчас же в подвале было тихо. Почти тихо. Путь я запомнил хорошо. Крадущейся походкой, звук которой вряд ли бы различил даже тигр, я вернулся к залу, обитому фольгой. Изнутри раздавались голоса.
Один голос я, конечно же, сразу узнал — это был Кеша.
Второй голос принадлежал женщине. С замиранием сердца я долго вслушивался в него. Он был мне слишком хорошо знаком. От ревности и обиды я едва сдерживался — шум в ушах мешал понять, кто же это был на самом деле.
Я не выдержал и выглянул в проем. Совсем чуть-чуть.
На кресле, которое пять минут назад занимал я, сидела седовласая женщина с волевым лицом.
— Мама… — прошептал я и едва успел нырнуть в темноту. Женщина, нахмурившись, прервалась на полуслове и посмотрела в мою сторону.
— Ты закрыл дверь? — произнесла она и ее рука потянулась к карабину.
Судорожно вспоминая примерный план школьного подвала, я вжался расцарапанной щекой в пыльную холодную стену. Последний раз я спускался сюда лет сорок назад. Длинная главная галерея, от нее влево и вправо уходят коридоры и комнаты, в конце галереи за поворотом еще один коридор, который ведет к бомбоубежищу, — туда провожал меня Кеша-Иннокентий-Фотограф — И-Неизвестно-Кто-Еще.
Эта женщина, мать Антона-2 оказалась не такой простушкой. Мог бы и догадаться. Ловко она мне запудрила мозги, а я… поддался. Безотказный прием — злой и добрый полицейский, идеально сыгранный одним актером. Ружье и пирожки сразили меня наповал. Я сплоховал и мне вдруг стало жарко от своей оплошности. Она могла стоить мне жизни. Не знаю как здесь, но в нашем мире далеко не в каждой квартире найдешь заряженную «Сайгу», — а даже если и найдешь, давно вы видели старушку, уверенно взводящую затвор огнестрела?
Все эти мысли пролетели в моей голове в одно мгновение.
— Ты закрыл дверь? — повторила женщина, передернув затвор карабина.
— Разумеется. Здесь никого нет, — быстро ответил фотограф.
— Я что-то слышала.
— Эффект слуховой депривации. Под землей очень тихо, поэтому мозг сам себе начинает выдумывать несуществующие звуки. У меня такое постоянно, когда я внизу.
— Тебе давно пора проверить свой слух и голову, — парировала женщина.
Я впился взглядом в кирпичную стену, на которую падала тень от ее головы. Тень едва заметно двигалась — женщина вела ухом, так делают пираха на охоте, когда добыча слишком осторожна. Подобная игра может продолжаться часами — кто кого. Она была явно профи.
Мое сердце остановилось. В буквальном смысле слова. В напряженные моменты я научился сокращать число сердечных сокращений до минимального. Обмазавшись грязью, мы с охотниками почти сутки выслеживали пантеру, убившую любимую собаку одного из них. Так получилось, что зверь, спрыгнув с дерева, оказался в одном метре от меня и в тот момент я до конца жизни осознал, что значит «не издавать ни звука».
Время тянулось бесконечно долго. Я слышал, как стучат два сердца — там в зале, обитом фольгой. Как позади меня коридор перебежала маленькая мышь, как над головой осыпались едва заметные песочные пылинки — большой паук спустился с потолка, тронул одной из восьми лап мои волосы, не спеша потоптался, а затем спустился и пополз по щеке.
В отличие от джунглей Амазонки местные пауки абсолютно безвредны. Только немного щекочут. Если бы я двинул рукой и попытался его сбросить, женщина бы наверняка услышала. Я знал это, и она знала.
— Ладно, — глухо прозвучал женский голос. Кожаное кресло скрипнуло. — Он, похоже, тебе доверяет. Значит, пусть все идет так, как идет. Ты должен вернуть моего сына, он слишком далеко зашел, и я слишком многое ему позволяю. — Я услышал короткий вздох. Только вряд ли это был вздох сожаления. Скорее, досады. — Я устала исправлять его косяки. А девку… — отправь ее туда вместе с этим… дурачком. Представляешь, она зачем-то потащила его в гараж, показала все, что он там насобирал. Я, конечно, ему подбрасывала кое-что, чтобы он куда-нибудь не вляпался по-крупному. Он думал, своими разоблачениями принесет пользу обществу. Да куда там! В итоге заразился, сумел найти своего зеркального двойника, договорился с ним и пропал. Это самое худшее, что могло произойти. Поверь, мне стоит больших усилий держать все под контролем. Начальство требует результат. Им нужен мост для переброски людей. Если мы упустим эту технологию, этот шанс, поверь, его подберут другие. Японцы, американцы, израильтяне в ЦЕРНе только подбираются к тому, что у нас, считай уже в руках. Только у них это все на уровне микрочастиц, нейтронов, протонов, а мы уже перемещаем объекты и людей! Только представь себе! — женщина повысила голос, я же, кажется, вообще забыл, как дышать.
— Он знал, что если не переместит двойника на свое место, то вернуться не получится, — сказал фотограф. — Интересно, он сам до этого додумался, или кто-то подсказал?
— Ты намекаешь, что у нас утечка?
— Нет, нет, что вы… — фотограф даже поперхнулся, — я просто…
— Оставь свои «просто» при себе, договорились? Дело твоего одноклассника, которого ты специально заманил, а потом закрыл в подвале еще не закрыто. Напомню тебе, срок давности по делам об…
— Я понял, простите. Больше не повторится.
— Куда он пошел?
— Кто? А… Антон, то есть… этот, простите… двойник…
— Да.
— Домой. Он сказал, что пойдет домой.
— Что он еще говорил?
— Он дезориентирован. Ничего не понимает. Хочет, чтобы все вернулось, как было.
