— Как у Гоголя. Хома Брут чертил мелом круг, спасаясь от нечистой силы. Помните «Вия»? — улыбнулся профессор.
Храм поражал своей роскошью и красотой. Охотник и профессор Зарайский перекрестились, остальные, открыв рты, озирались по сторонам.
— Смотрите! Гроб!
Шли крадучись, как напуганные зверьки. Приблизились.
— Не зря Гоголь вспомнился, — прошептал Берг.
— Покойничек-то свежий, — сказал Масоха.
— Монах. Похоронить еще не успели. Спугнули их Лизины архаровцы, вот они в лес и сбежали, — произнес Тосиро.
— Вернутся, — уверенно сказал Зарайский, — покойника не бросят. Здесь мы их и дождемся.
— Смотрите, тут галерея на уровне второго этажа. С окнами. С нее можно вести наблюдение за улицей. Там есть где спрятаться, если лечь на пол. Где-то должна быть лестница, — продолжал осматриваться Кондрат.
— Лестниц тут много. Надо обследовать все, — предложил Моцумото. — Сводчатые опоры мешают полному обзору, за ними легко скрыться.
— От кого? — удивился Егор. — Не думаешь же ты бойню устроить в святом месте?
— Я думаю о защите и обороне, охотник, а не о бойне.
— Послушайте, друзья! — Профессор Берг поднял руку покойника и сдвинул рукав рясы. — Я не вижу ни малейших следов отравления. Кожа абсолютно чистая. И намека на язвы нет.
— Святых болезни не берут, — произнес Зарайский.
— Не могу не согласиться, — продолжал Берг. — А как насчет смерти? Человека в гроб положили, а у него температура нормального здорового тела и нет следов окоченения.
— А пульс?
— Пульса не слышу.
— Оставьте его, Борис Леонтьевич, — поморщился Зарайский, — святым займемся, когда разберем рюкзаки. Может, это кощунственно звучит, но я полагаю, нам надо взять у покойника кровь на анализ. Другим способом мы не определим его состояние.
— И то верно, Яков Алексеич.
— Надо поспешить, — сказал Моцумото, — скоро рассвет, а мы еще не осмотрелись.
— Точно! — поддержал его Кондрат. — В команде Лизы есть поп, он наверняка сюда придет помолиться перед уходом. Может, и другие богомольцы найдутся, нам с ними встречаться не резон.
Зашли за алтарь, прикрыли за собой златые врата, зажгли свечи. Лестница находилась с левой стороны.
— Вот и ход на галерею, — сказал Масоха.
— И не только. Ступени ведут в подвал. С него и начнем.
Ледогоров поднял свечу над головой и пошел первым. Деревянные ступени сильно скрипели. Все спустились вниз и очутились в просторном помещении.
— Похоже на больничную палату, — пробурчал Масоха.
— Не палата, а общая келья, — поправил Зарайский.
— По пятнадцать коек с каждой стороны, — подсчитал Моцумото.
— Аккуратный народ, эти монахи, — продвигаясь вперед, сказал Ледогоров. — Все коечки застелены одинаково, у каждого молитвенник на тумбочке, распятие над головой. Никакой индивидуальности.
— Вы не правы, Шурик, — возразил Зарайский. — Те, кто ушли, молитвословы забрали с собой. Я вижу только три. Остальные — библии. Новый завет. Миниатюрные издания на старославянском языке издательства Сытина 1878 года.
— А вы почем знаете, Яков Алексеич?
— У меня такое же издание имелось, его конфисковали при аресте. А молитвословы в темно-красном переплете, и их всего три. Я думаю, монахов здесь осталось трое. Их мы видели в тайге. Сюда они и вернутся. Давайте-ка, друзья, встанем по проходу между кроватями, чтобы осветить все помещение. Цепочка из свечей растянулась по келье.
— Вы правы. Их здесь трое. Куда же делись остальные? — спросил Масоха.
— Дождемся этих. Придут — расскажут, ждать недолго, а для начала надо проводить отряд Лизы. Если мы устроимся на галерее, то увидим, как они будут уходить.
На третьи сутки пути отряд Лизы Мазарук вышел к железнодорожной насыпи. Старая одноколейка проходила сквозь чащу тайги прямой линией.
— Хорош сюрпризик! — присвистнул Грюнталь по прозвищу Огонек. — Как вам это нравится?
— Мне это никак не нравится, — выходя вперед, сказал Гаврюха. — Откуда здесь взялась «железка»?
— Разрешите, я взгляну.
Журавлев поднялся на насыпь и осмотрел пути.
— Ну что там, Матвей Макарыч? — крикнул Чалый.
— Ветка старая. Очень старая. Но, похоже, поезда здесь ходят. Не каждый день, конечно, так, раз в полгода. Бока рельсов ржавые, а поверху отполированы.
— До Транссиба километров триста, — заметил Пенжинский, — а к северу нет городов, зачем здесь нужна дорога?
— Поднимайтесь! — взмахнул рукой Журавлев.
Усталые путники с тяжелыми мешками и винтовками собрались на насыпи и в полной растерянности стали осматриваться по сторонам. Журавлев присел на корточки:
— Видите, здесь руда и уголь.
— И что? — нетерпеливо спросила Лиза.
— Руду, скорее всего, вывозили с севера, а уголь везли на север. В одном месте не добывается и то и другое. Где-то должен быть рудник, не очень богатый. Курсирует только один поезд, и очень редко. По всей вероятности, рудник старый и уже исчерпал себя. Руда мне незнакома.
Он поднял с земли серый острый камень. Его осмотрели все.
— На молибден вроде не похоже, и на серебро тоже, — предположил Шабанов.
— И на вольфрам — не очень, — прикинул на руке булыжник Блонскис.
— По железке идти проще, чем по лесу, но опасней, — бросив камень в сторону, сказал капитан Дейкин. — Пойдем вдоль насыпи, а там видно будет.
Спорить никто не стал. Пенжинский сфотографировал узкоколейку, а Дейкин сделал зарубку на дереве.
Тронулись в путь. Варя шла рядом с Шабановым, она не отходила от него даже ночью. Сначала над докторшей посмеивались, а потом успокоились: может, человек свою судьбу нашел. Почему нет? Варю все любили, а пилот не многим нравился. Слишком хмурый и молчаливый. Чалый, по прозвищу Трюкач, куда симпатичней, его сама Лиза обхаживала, чем очень злила юного одессита Огонька. На глазах разыгрывались личные драмы. О чем люди думают? Шли к черту в зубы искать мираж, растворившийся в океане, а тут еще какие-то чувства!
— Скажи, Глеб, только честно, Кашмарик из-за тебя сбежал? — спросила Варя, будто извиняясь.
— С чего ты взяла?
— Конвойные от меня ничего не скрывали, я знаю, что ваши камеры не закрывались на ночь, так генерал распорядился. У вас был конфликт. Вы подрались, да?
— Пустяки. Качмарэка трудно напугать, он ничего не боится. Как повздорили, так и помирились.
— А почему же он сбежал?
— Ему паспорт не нужен, как летчику, идущему на таран. На том свете документы не спрашивают.
— Он на тот свет собрался?
— В Москву поехал, и я уверен, он доберется до столицы. Сумеет ли выжить там? Вряд ли. Но для него долги важнее жизни. Расплатится, и можно подыхать. Успел бы.
