— А все-таки напрасно вы посылали этих ребят из вспомогательной команды на верную смерть, — с сожалением добавил летчик.
— Почему же напрасно? — удивился Бенуа, — И почему на верную погибель?
— Наши контрразведчики там, на островах, рассказывали: боши ликвидируют всех кацетников из таких лагерных команд после наших налетов. Чтобы кацетники не сообщили нам точных данных о результатах бомбежек.
— И все же у них остается несколько шансов из ста успеть передать раздобытую на объекте информацию за колючую проволоку.
— Гестапо и хочет, чтобы ты навел их на след этой «тайной почты», — убежденно сказал летчик.
— Но ведь они не требуют от меня никаких имен подпольщиков. Говорят, все они погибли при бомбежке, — возразил Бенуа.
— Смотря в какое время и от чего все они погибли, от бомбы или от пули… — сердито прошептал летчик. — Эта сволочь Штайнер ведь не погиб. А он тоже был в «брандкоммандо»!
— Но я не знаю, где у русского капитана был «почтовый ящик», — так же шепотом признался Бенуа.
— А твой разве был раскрыт?
— Дюбуа мне сказал, что он предлагал русскому переправлять информацию через нас. Но я не знаю, передавали ли они все, или только частично.
— Разумеется, не все, — твердо сказал пилот.
— ???
— Это же элементарное правило конспирации.
— Пожалуй, ты прав.
— Эх! Вырваться бы отсюда да прихватить с собой все, что раздобыли этой ночью ваши славные парни, тогда бы мы с тобой, Бенуа, здорово отплатили бы проклятым бошам, — мечтательно сказал летчик, повернувшись на спину.
— Вспомнил, — настороженно прислушиваясь к шагам эсэсовского часового в коридоре перед палатой, зашептал Бенуа, прильнув к самому уху Жана. — Дюбуа как-то сказал мне, что русский просил его поинтересоваться фальшивыми бараками на окраине полигона. Но не сказал, для чего они ему нужны. А Дюбуа там монтировал электропроводку: боши этими бараками имитировали сборочные цехи для маскировки…
— Ну, знаешь ли, — разочарованно сказал летчик, — рыться в подвалах шести бараков боши, сдается мне, нам не позволят. Самим бы впору выкарабкаться. Ведь твоя голова — это уже целый набитый интересными штуками тайник! Верно говорю, Бенуа?
В ответ Луи лишь с благодарностью улыбнулся. Он не знал, что у него не будет уже ни завтра, ни соседа по госпитальному заключению — летчика-«француза», ни возвращения в родный дом, к дорогой матери и сестре…
Фон Борзиг терпеливо ждал, когда хауптштурмфюрер примет ванну. Дверь в ванную комнату была раскрыта и в номер вместе с всплесками воды проникал аромат шампуня и хвойного экстракта.
— Докладывайте, лейтенант! — крикнул хауптштурмфюрер из ванны фон Борзигу, наслаждаясь взбитой душистой пеной, которая, пузырясь и шипя, обволакивала плечи и руки Кройцера.
— Согласно вашему приказу, господин хауптштурмфюрер, я посмотрел все до одной истории болезней, заведенные на раненых, поступивших в госпиталь начиная с ночи английской бомбежки. Подозрение вызвал эсэсман Вандермюле. У солдата оказалось пулевое ранение.
— Какой степени? — поинтересовался офицер.
— Тяжелое: в грудь, руку и в голень.
— Ого! — воскликнул хауптштурмфюрер. — Должно быть, покушавшийся на жизнь вашего эсэсмана был опытным стрелком… Или, быть может, неудачливый солдат попал под обстрел английских авиационных пулеметов?
— Это исключено, господин хауптштурмфюрер. При обработке ран, проведенной вскоре после того, как эсэсмана доставили в бессознательном состоянии в госпиталь, из спины и голени раненого были извлечены две пули, точно соответствующие тем, которые загоняют в обойму парабеллумов, находившихся на вооружении охраны полигона.
— Очень, очень любопытно, — комментировал Кройцер доклад фон Борзига, продолжая нежиться в ванне.
— Я допросил эсэсмана, он уже на пути к выздоровлению, — докладывал между тем фон Борзиг. — Эсэсман дал мне обстоятельные ответы, каким образом под бомбежкой его угораздило наткнуться на пули! Оказывается, на рассвете той самой ночи, когда англичане отбомбились над Пенемюнде, эсэсман и его напарник прочесывали местность на северо-восточной окраине полигона, поблизости от фальшивых бараков.
— Где-где? — переспросил, насторожившись, Кройцер.
— Фальшивыми на полигоне называют шесть нежилых бараков, построенных специально в целях дезориентации авиаразведки противника, — пояснил лейтенант.
— Ну-ну, продолжайте, — поощрительно, как показалось фон Борзигу, фыркнул в ванне хауптштурмфюрер.
— Так вот, этот эсэсман рассказал: у подъезда барака номер шесть — он хорошо запомнил число, потому что подсвечивал фонарем номера на бараках, — их патруль неожиданно натолкнулся на человека в форме СС, который выползал из проема лестницы, ведущей в подвал котельной. Налет давно прекратился. Притаившийся в бараке эсэсовец показался подозрительным. Патрульные приказали ему встать и предъявить документы. К тому же лицо незнакомца показалось эсэсману похожим на лицо одного узника, которого за несколько дней до налета он лично конвоировал из концлагеря на объект Пенемюнде, в распоряжение пожарной команды полигона.
— Не померещилось ли все это вашему бравому солдату? — настороженно спросил Кройцер.
— Нет, он утверждает, что обладает отличной памятью на лица. В ответ на их приказ, — продолжал фон Борзиг, — неизвестный эсэсовец выхватил пистолет и в упор застрелил его напарника, тяжело ранив самого эсэсмана.
— Почему в таком случае он промолчал и не сообщил об этом чрезвычайном происшествии своему начальству? — сросил Кройцер.
— Эсэсман объяснил мне это так: накануне налета он снова проиграл своему напарнику крупную сумму денег, почти все месячное жалованье. В казарме было несколько свидетелей, его крупного проигрыша… После налета напарника сочли погибшим при бомбежке и похоронили вместе с остальными убитыми, солдатами и офицерами эсэсовской охраны со всеми воинскими почестями. Если бы он сразу признался, что стал объектом нападения со стороны неизвестного в форме СС, то наверняка его заподозрили бы в том, что, воспользовавшись бомбежкой, он попросту разделался со своим напарником, избавляясь от карточного долга…
— Почему же он признался сейчас вам? — спросил Кройцер фон Борзига.
— Я пригрозил ему военным трибуналом и штрафной ротой.
— Да, — задумчиво протянул Кройцер, — кажется, цепь замыкается…
Фон Борзиг услышал, как хауптштурмфюрер спустил воду из ванны и открыл душ. Через несколько минут Кройцер вышел, запахиваясь в пушистый купальный халат. Легким жестом он пригласил лейтенанта к столику, сервированному к вечернему чаю. Хауптштурмфюрер в отличие от многих своих сослуживцев по VI отделу СД следовал старым английским традициям — после пяти часов пополудни пил крепкий и ароматный цейлонский напиток.
