Он понимал абсурдность своей мысли — это его и тревожило. Нелепостям нет места в этом мире, составленном из трех стихий: жизни, смерти и пустыни. «Мы тронулись», — сказал вчера Кроу. И малоутешительным было то, что единственным из них, кто никогда не тронется, был Стрингер — потому что он и так ненормальный. Одержимый! Не будет странным, если, закончив и подготовив к полёту самолёт, он отойдёт на пару шагов, осмотрит свою работу и скажет: «Как я и предсказывал… никаких проблем». И, довольный, замертво упадёт на землю.
Это было видно по тому, как он работал. Не суетился и не брал передышек, как другие, чтобы полюбоваться звёздами или полежать немного на стылом песке. Для него звёзд не было, не существовало — его звёздами были детали конструкции. Тело его не чувствовало боли.
Кроу уже выразил эту истину: Стрингер — не человек. Ночью все в какой-то мере были, как Стрингер: группа безумцев, затерявшихся в пустыне и строящих для себя летающую гробницу. В воздухе разносились ритуальные заклинания: «Ещё дюйм в эту сторону… не сходится хомутик… поднимайте за край…» Командовал в основном Стрингер, Король Стрингер, можете звать его хоть господом богом, только не запросто Стрингером, не то он сложит свои инструменты, и никому уже тогда не выбраться из пустыни.
Белами потерял всякую связь с тем, что делал, но руки работали и подчинялись чужим указаниям. Так же работали и другие — автоматы, лишённые всего человеческого, как и этот спесивый очкарик, ни в чем не видящий проблем.
К утру крыло было водружено на место, болты вставлены и закреплены. Они отошли в сторону и залюбовались своим творением. Белами, все ещё погруженный в свои мечтания, испугался, что Стрингер сейчас скажет: «Как я и предсказывал…» — и умрёт.
Первым, однако, заговорил Моран:
— Похоже на самолёт.
Рассвет высветил возникшую за ночь новую форму, присутствие её навевало некий мистический страх: эта машина унесёт их в один прекрасный день в другой мир — от песка, смерти и жажды к зелёным деревьям, ручьям и дорогим лицам. Эта машина наделена властью одарить их ещё тридцатью, пятьюдесятью годами жизни. Через год от них может остаться в этом богом забытом месте только горка обглоданных костей — но они могут и очутиться в совсем другом мире — сидеть, например, на крикетном матче, в тени каштана, с пивной кружкой в руках. Только эта машина способна преодолеть единственную настоящую границу, известную человеку, и они вместе с ней. Какими бы разными путями ни приходили они к этой мысли, для всех она значила одно и то же, в ней была заключена их надежда на жизнь,
— Похоже на самолёт, — громче повторил Моран.
Кроу пошевелил пересохшим языком:
— Похоже, черт меня побери!
Крыло было укреплено в гнезде параллельно другому. Между ними натянули трос к тому месту на двигателе, где предстояло установить стойку, — и конструкция приобрела форму аэроплана: два распростёртых крыла и три ножа пропеллера. Вчера Таунс видел нагромождение обломков, ещё более бесформенное из-за снятого и водружённого на крышу крыла. Он не мог выразить словами своих чувств. Такое ощущение испытывает каждый пилот, когда его самолёт неподвижно стоит в начале взлётной полосы и башня даёт разрешение на взлёт. Душой он был уже в полёте.
Стрингер стоял в стороне, осматривая линии конструкции, уже весь в следующей операции: установке стойки и натяжении тросов. Они будут держать новое крыло.
— Смотрится так, будто вот-вот взлетит, — заметил Белами.
Таунс с отяжелевшим от усталости телом направился к старому фюзеляжу. Проведя рукой по крылу и глянув на сухие пальцы, он проворчал:
— Жаль, что этого никогда не случится.
И впервые за это утро они задумались о своём положении. Росы опять нет. У них был бензин, было масло, был самолёт, но не было того, чем можно поддержать искру жизни.
Стрингер молча отвернулся, и Моран подумал: намеренно ли сказал это Фрэнк? Вероятно. Потому что ночью верх взял Стрингер.
Поднялось солнце. Они почувствовали его тепло — скоро оно перейдёт в нестерпимый жар. Ночи как будто не было.
Вот оно залило песчаный океан. Вздыбились на фоне неба горбы дюн, и вдруг Белами увидел плывущие над восточным горизонтом вертолёты: один за другим они беззвучно пролетали прямо по солнечному диску, три красные тени, отражённые в водяном мираже, всегда возникавшем здесь на рассвете.
— Альберт, — едва слышно выдохнул он.
— Что такое?
Так же тихо, сохраняя ряд, они скользили над несуществующей водой, все те же три. Боже правый, почему три, а не один, не десять, не сто, наконец, — какая разница?! И — исчезли. Не скрылись за дюнами, а просто испарились.
— Ничего, — ответил он.
Так вот что такое очутиться в шкуре Тракера Кобба! Сначала не так уж плохо: хотел увидеть самолёты-спасатели — и вот ты их видишь воочию, но в этот момент ты ещё можешь справиться с собой и сообразить, что это только мираж. А в следующий раз ты уже пристанешь к Кроу: «Смотри, неужели не видишь? Вон там!» И Кроу понимающе скосится на тебя, сжав губы. Так постепенно будешь расслабляться, вроде бедняги Тракера, и в конце концов начнёшь верить, что вертолёты настоящие, а все другие сошли с ума, потому что не видят их.
Белами тряхнул головой и последовал за Таунсом в самолёт.
— Что будет, — обратился он к нему, — если мы поднимем норму до полутора пинт? — Голос звучал ровно, хотя губы шепелявили и некоторые слова не выходили.
Таунс как раз наполнял из бака бутылку капитана Харриса. Излишки воды тонкой музыкальной струйкой стекали обратно.
— Ближе будет конец, — ответил Таунс. — Ты торопишься?
Белами подумал: а ты уже как мертвец, черт тебя побери. Лицо пилота было ссохшимся, из-под щетины лезли клочья омертвелой кожи, рот — как дыра на смятой маске.
— Могу подождать, — кивнул Белами.
Собрались остальные, выстроившись в очередь со своими бутылками. Лумис взял воду для юного немца и капитана. Харрис усилием воли встал на ноги, ухватившись прозрачной рукой за спинку сиденья.
— Как, — глухо прохрипел он, — идут дела с… нашей работой? — В его глазах блеснула улыбка, лицо искривилось гримасой.
— Поработали хорошо, — ответил Лумис. — Когда сможете, выходите — покажем.
— Пре-вос-ход-но! — Бутылка в руке вздрогнула, и, заметив, что Лумис готов подхватить её, он прижал её к телу и дождался, пока все уйдут, так как знал, что может пролить несколько бесценных капель, а они бросятся ловить их на лету.
— Пей, Бимбо, — говорил Кроу, наблюдая, как в трясущееся скелетоподобное тело обезьянки вливается вода, как она щурит от удовольствия глаза. Белами сказал:
— Этого хватило бы тебе самому. Любому из нас хватило бы. Даже неузнаваемый голос не скрасил того, что он сейчас сказал. Он вовсе не собирался говорить этого — отвратительная мысль вырвалась сама собой. Точно так же помимо воли он «видел» только что вертолёты.
