— Черт возьми, — смущенно пробормотал подошедший Дарси. — А я уж и забыл об этой древней экспедиции, столько всего навалилось…
— Неудивительно, что индеец боялся идти сюда, — со вздохом сказал я.
— Да… сцена стольких трагедий. Теперь вот еще Паола.
— Ларош может выжить.
— Нет, он умрет, и девчонка останется одна-одинешенька. И тоже погибнет. На кой ей теперь жизнь? Ну, ладно, пошли!
Прощание было коротким и грустным. Поклявшись сделать все, что в наших силах, мы углубились в тайгу. Никто из нас не оглянулся до тех пор, пока котловина, в которой лежало Львиное озеро, не исчезла за плотной стеной елей. День выдался ясным и солнечным, но вскоре погода испортилась. Мы шли налегке, не жалея сил, и к вечеру добрались до лагеря, где по-прежнему стояла палатка и валялось наше каноэ. Нашлась и кое-какая провизия. После ужина нас тут же сморил сон, а утром Дарси едва переставлял ноги. Все же за шесть часов нам удалось выбраться к скалистому плато, покрытому озерами. Здесь можно было плыть на каноэ. Вскоре кончилась еда, стрелять гусей мы не могли, поскольку бросили ружье, а тратить время на рыбалку мы посчитали непозволительной роскошью.
Не вижу смысла подробно описывать наше возвращение. Нам дьявольски не везло с погодой, в конце концов озера замерзли, и каноэ пришлось оставить. Врал компас. Из-за близости железорудного месторождения стрелка сильно отклонялась, и мы сбились слишком далеко на юг, где угодили в жуткую трясину, в которой были вынуждены провести целую ночь. Дважды где-то на юге нам мерещился рев низко летящего самолета. В первый раз мы были уверены, что не ослышались. Потом самолет или вертолет прошел стороной снова, но в какой день это случилось, я сказать не могу, ибо утратил чувство времени. Мы впали в такое состояние, в котором уже не могли провести четкой грани между реальностью и вымыслом.
Утром девятого (как мне потом сказали) дня мы добрались до проселка, и Дарси рухнул, исчерпав весь запас сил. Дальше я пополз один. Сугробы доходили до пояса, я то и дело ложился в снег, чтобы отдохнуть, и каждый раз чувствовал, что никакая сила не заставит меня подняться и двинуться дальше.
Голоса я услышал во время одной из таких лёжек. Они стихли, едва я открыл рот и что-то прокричал. А потом я уже не мог остановиться и вопил что-то несуразное до тех пор, пока меня не подобрали двое рабочих. Они наткнулись на меня случайно. Как я потом узнал, крик, вырывавшийся из моих уст, был не громче писка попавшей в капкан белки.
Последующих событий я практически не помню. Дарси спасли, и нас уложили в кровати в одной из палаток где-то на трассе. Я то и дело впадал в беспамятство, а в короткие периоды просветлений не переставая требовал к себе Лэндса. К моему ужасу, здесь его никто не знал. Помню, как врач сказал мне, что Дарси совсем плох и шансов на спасение у него не больше пятидесяти из ста.
Наконец мне стало чуть лучше, а вскоре приехал Лэндс с Макговерном. От них я узнал, что Паолу и Лароша четыре дня назад вывезли вертолетом в Сет-Иль. По словам тамошних врачей, Ларош уже пошел на поправку. Нас с Дарси тоже искали, но погода быстро испортилась, и вертолет не мог подняться в воздух в течение нескольких суток.
Позже Макговерн в доверительной беседе подтвердил правильность моих догадок. Ларош действительно был ранен в лоб ударом топора. Пока он лежал без чувств, Бриф и Бэйрд успели изувечить друг друга. Бэйрд скончался, а Ларош, придя в себя, решил бросить Брифа на произвол судьбы и выбираться из тайги своими силами. Это был акт правосудия, пусть грубого, но самого гуманного в сложившихся обстоятельствах. Дальнейшие поиски Альберт срывал ради Паолы. Стоило нам найти Брифа и спасти его, суд со всей строгостью воздал бы ему за убийство, а на девушку легло бы черное пятно позора.
С тех пор минуло два года. Дарси рыбачит и пишет свои картины, Паола и Альберт Ларош живут счастливо. Я рад, что достиг Львиного озера и мой долг перед близкими выполнен.
Что же до золота, открытого моим дедом и принадлежащего мне по праву, то я счел за благо отказаться от него. На этих самородках слишком много крови и грязи
