— Пока только одно слово — уничтожение… При чём тут Борман?… Ты можешь говорить яснее, без загадок?
— А яснее — это так… При отступлении наших войск, предварительно должна быть уничтожена всё оставляемая ими промышленная инфраструктура… Уже созданы специальные команды… К счастью, что его стиль работы — основательно и без спешки.
— Кого ты имеешь в виду?
— А я разве не сказал?… Видишь, уже… — Шпеер покрутил пальцем у виска, — Генриха, конечно…. Гиммлера. Поэтому у нас ещё есть какое-то время.
— Смысл?… Может они считают, что потенциала всего мира не хватит, чтобы раздавить нас здесь как тараканов?… Полмира воюет против нас! Неужели это не понятно!?
— Нам с тобой — понятно!.. Давай без эмоций… Кроме уничтожения, необходимо изъять всю технологическую документацию, патенты и всё это оправить в Берхтесгаден, в шахты. Я думаю, что ты в курсе этого строительства… В случае чего — просто уничтожить…
— Альберт! Вы никогда там не задумывались — за счет кого вы живёте?… Я думаю — нет!.. Иначе сейчас вы так спокойно не отдавали бы таких идиотских приказов на уничтожение страны… И хочу ещё заметить при этом — своей… — Стиннес встал с дивана и зашагал по кабинету.
— Уго, послушай… Не надо меня воспитывать в этой ситуации, как школяра! Вспомни тридцать третий год!.. Ты разве не входил в «Генеральный совет»? Или ты забыл, как расплачивался с Шахтом векселями от мыльного пузыря!?… Мы все тут не особо чистенькие…
— Не занимайся демагогией, Альберт! Тебе это не идёт… Ты прекрасно знаешь, что тогда речь шла, как вы говорили, о возрождении рейха, а не о войне… И давай больше не будем об этом!
Они оба замолчали. Шпеер медленно крутил в руках бокал с коньяком и казался каким-то отрешённым от всего этого разговора. Стиннес стоял перед камином и, не мигая, смотрел на языки пламени, словно пытался представить себе все последствия предстоящей катастрофы. Первым заговорил Шпеер.
— Так ты понял, что надо делать?… В моём положении, сам понимаешь, предпринять что-то просто невозможно. Да и, честно говоря, я не хочу последовать за Шахтом и Тиссеном… Хорошо, если их оставят в живых…
— А, что?… Возможен другой вариант?… Не особо вы цените своих соратников…
— Ты прекрасно знаешь, чем это вызвано…, а под это дело убрали и неугодных.
— Ну, допустим, тебе это не грозит… По моему только вы с Функом и можете сейчас на равных говорить с нм.
— О чём ты говоришь, Уго!.. Если там уже Гальдер, Канарис…
— Так что ты предлагаешь? У меня же нет своей армии, чтобы защититься от вас! — Стиннес нервно засмеялся и стал наполнять бокалы. Горлышко бутылки тихо застучало по стенке бокала. — А может мне самому прикажешь взять в руки автомат!..
— Давай только без истерик!.. Надо подумать, как защитить производства хотя бы от своих. Пусть над этим подумают ваши директора… А с документацией тянуть не стоит. Пусть упакуют отдельно от технической, бухгалтерию и финансы и отдадут им… Один чёрт они в ней не понимают ничего!
— Ты представляешь, сколько это листов?… Да и куда всё это прятать?
— Пусть отберут всё самое ценное… Особенно патенты… Я постараюсь связаться со всеми, кому можно доверять. Ты же знаешь — в этом ведомстве шуток не любят… и не понимают.
Поздно вечером в квартире руководителя центра закрытых исследований химического завода в Обербайерне раздался телефонный звонок. Хозяин квартиры взял трубку.
— Алло! Я вас слушаю!
— Извини, Гейнц, за поздний звонок, но ты должен немедленно приехать ко мне в дирекцию, — хозяин узнал голос управляющего заводом. — И если есть возможность, возьми с собой Вальтера.
— Что — нибудь случилось?
— Это не по телефону. Машина уже вышла за вами, — в трубке раздались гудки.
Хозяин квартиры, Гейнц Ханзен, хорошо знал своего управляющего ещё с сорокового года. Они вместе начинали этот завод, а затем он и его сын, Вальтер, стали работать в его исследовательском центре. Вальтеру, как химику, не очень нравилось то, над чем они работали все эти годы. Он иногда высказывал это даже в присутствии отца, на что Гейнц сказал ему однажды. — «Вальтер! Язык дан нам, чтобы скрывать мысли. Запомни это, иначе накличешь на себя беду». Вот и сейчас, когда отец сказал ему, что нужно срочно ехать на завод, он высказался в довольно резкой форме:
— Отец! Даже если мы с тобой будем работать по двадцать четыре часа в сутки, это уже не поможет нам… Мы с тобой четыре года создавали оружие, которое невозможно применить на поле боя. Ты это знаешь не хуже меня… Если хоть одна их бомба упадёт на наши склады — нам с тобой не жить. Так это всего лишь иприт, а то, что мы сделали сейчас — человеческому разуму вообще не постижимо…. — Вальтер на мгновение замолчал. Он стоял перед отцом опустив руки и голову как нашкодивший мальчишка. Почувствовав на себе взгляд отца, он поднял голову и тихо сказал: — Я тебе не всё рассказывал. Извини… Перед этим рождеством мы в нашем отделе синтезировали вещество… Названия пока нет. Эти два месяца мы отрабатывали и испытывали… Технологически очень сложно… Я просто хочу ознакомить тебя с последними испытаниями…. хотя вряд ли это тебя заинтересует. Так вот, по нашим расчётам, двух тонн его хватит, чтобы уничтожить пол-Европы!..
— Кто знает об этом? — Ханзен настороженно и вопросительно посмотрел на сына. — Ты составил заключение?
— Нет… Знаю только я. — Вальтер подошёл к окну и чуть раздвинул плотно задвинутые шторы. Свет лампы тонким и косым лучом упал на асфальт. — Последнюю серию испытаний я проводил один… Расчёты тоже мои…
— Идиот!!! Как ты посмел!? — Гейнц закричал на сына, хотя раньше никогда не позволял себе этого. — И задвинь, пожалуйста, шторы! Нам ещё только полиции не хватало дома! — уже тише сказал он, и устало опустился в кресло. — А если бы случился выброс?… Тебе что, твоего брата мало? Мы с твоей матерью в сорок втором чуть с ума не сошли… и вот теперь ты, — он как-то виновато посмотрел на сына и губы его предательски задрожали.
Он вспомнил зиму сорок второго, когда ему сообщили о гибели сына где-то на восточном фронте, под Москвой. Ульрих был их первенцем, старшим из сыновей, и они с женой любили его чуточку больше. Кода он последний раз был дома, то сказал, что скоро, наверное, предстоят большие дела, и дома он будет не скоро. Он был лётчиком и форма очень шла ему, хотя сам Гейнц всю жизнь мечтал видеть его у себя в лаборатории Но судьба распорядилась по своему. Зато второй сын пошёл по его стопам и делал большие успехи. Сразу после окончания университета он взял его к себе в центр. Уже через год он стал руководить сектором лаборатории, которая занималась проблемами производства синтетического бензина. Но, к сожалению, четыре года назад их лабораторию перепрофилировали и заставили работать по тематике, которая очень не нравилась Вальтеру. Лишь его уговоры заставили его вновь возглавить лабораторию.
